— Пропали? — я задала этот вопрос издевательским тоном, уверенная, что он лжет, просто он не захотел взять то, что так дорого его обожаемой мамочке. Но затем я взглянула повнимательнее ему в глаза.

— Пропали? Крис, но драгоценности всегда были на месте. Да что с тобой случилось, в конце концов, почему ты такой странный?

Он опустился на колени у кровати, слабый и безвольный, как будто его тело было без костей, голова его упала, и он уткнулся лицом в мою грудь. Он разрыдался! Боже милостивый! Что же случилось? Почему он плачет? Было так ужасно слышать, как плачет мужчина, а я думала теперь о нем, как о мужчине, не как о мальчике.

Я обняла его, мои руки гладили его волосы, щеки, руки, спину. Затем я поцеловала его. Я старалась изо всех сил, мне надо было узнать, что же такое ужасное произошло. Я делала это так, как когда-то делала наша мать, стараясь успокоить его и интуитивно не опасаясь ничего большего с его стороны, просто лаская его ради утешения.

В самом-то деле должна же была я заставить его рассказать все, объяснить.

Он справился с рыданиями и заглушил их. Он вытер слезы и лицо краем простыни. Затем он повернул голову так, что мог видеть эти ужасные картины, изображающие ад и его мучения.

Он начал говорить непонятно, бессвязно, часто останавливаясь от подступающих рыданий.

Итак, он рассказал мне все, стоя на коленях у моей кровати. Я держала его за руки — они дрожали, дрожало его тело, его голубые глаза потемнели, из них ушла жизнь.

Все это должно было предупредить меня, что я услышу нечто ужасное. Но как бы я ни была предупреждена, я не была все же готова услышать то, что я услышала.

— Ну, — начал он, тяжело дыша, — я почувствовал, что что-то изменилось в ту же секунду, как вступил в ее комнату. Я не включал свет, просто посветил фонариком и не поверил сам себе!

Ирония судьбы… ну почему мы пустились в бега так поздно! Какой ужас, какая несправедливость! Они ушли, Кэти, мама и ее муж ушли! Они ушли не на вечеринку по соседству, по-настоящему ушли! Они взяли с собой все мелочи, которые принадлежали лично им в этой комнате: забрали безделушки с комода и все с туалетного столика — ни кремов, ни лосьонов, ни пудры, ни духов — все, все исчезло. Ничего не осталось на ее столике Это совершенно свело меня с ума, я принялся бегать, как безумный, роясь везде, выдвигая ящики, обыскивая их, я надеялся найти что-нибудь ценное, что мы могли бы заложить… и я не нашел ничего! О-о, они хорошо поработали, не оставили ничего, ни одной фарфоровой коробочки, даже ни одного из их тяжелых пресс-папье венецианского стекла, которые стоят целое состояние. Я побежал в гардеробную и поспешно пооткрывал все ящики. Да, конечно, она оставила несколько вещей, но они не представляли ценности ни для нас, ни для кого другого: помада, крем и прочая ерунда вроде этого. Затем я открыл тот особый потайной ящичек, помнишь, она говорила нам о нем давным-давно, она не думала тогда о том, что мы можем обокрасть ее. Я вытащил этот ящичек полностью, так было нужно, и поставил его на пол. Затем нащупал на задней стенке крошечные кнопочки кода, надо было набрать определенную комбинацию чисел. Я знал эту комбинацию — день ее рождения, всякую другую она бы забыла! Помнишь, как она смеялась, когда рассказывала нам про это?

Тайник открылся, и вот в бархатных ячейках, где раньше лежали дюжины колец, теперь ничего не было, ни одного кольца! И все браслеты, ожерелья и серьги, все до последней вещи исчезло, Кэти, даже диадема, которую ты примеряла. Ох, ей-Богу, тебе не понять, что я почувствовал. Сколько раз ты умоляла меня взять хоть одно маленькое колечко, а я не брал, я все еще верил ей!

— Не плачь больше, Крис, не плачь, — умоляла я его, чувствуя, что он готов разрыдаться. Он склонился снова ко мне на грудь. — Ты же не мог знать, что она исчезнет, да еще так скоро после смерти Кори.

Да, долго она горевала, нечего сказать, — произнес он с горечью, и мои пальцы погрузились в его волосы.

— Правда, Кэти, — продолжал он. — Я совсем потерял голову. Я бегал от шкафа к шкафу, выбрасывая все зимние вещи, и скоро обнаружил, что летняя одежда вся исчезла, вместе с двумя их прекрасными чемоданами. Я опустошил все обувные коробки, вытряхнул все ящики и искал повсюду жестянку, где он хранил монеты, но он и ее забрал, а может, перепрятал получше. Я перерыл все и вся, правда, как помешанный. Я даже решился взять одну из этих огромных ламп, но я приподнял ее: она весила тонну. Она оставила свои норковые манто, я подумал, не прихватить ли одно, но вспомнил, что ты мерила их, и они были тебе велики. Там, на воле, покажется странным, что несовершеннолетняя девушка разгуливает в норковом манто, которое ей велико. Меховые палантины исчезли. А длинные пальто были такие большие, что одно из них могло целиком заполнить весь наш чемодан, и не останется места для наших вещей, для картин, которые я мог бы продать, а ведь нам нужнее все-таки одежда. Я готов был волосы на себе рвать, ей-Богу, я отчаялся найти хоть что-то ценное, а как мы обойдемся без денег? Ты знаешь, когда я стоял там, посреди ее комнаты и думал о нашем положении и о плохом здоровье Кэрри, мне было, черт возьми, абсолютно все равно, стану ли я врачом или нет. Все, что я хотел, это выбраться отсюда!

Когда я уже совсем отчаялся найти что-нибудь, я заглянул в нижний ящик ночной тумбочки. Я никогда не проверял его раньше. Кэти, в нем была оправленная в серебро фотография нашего отца, их брачное свидетельство и маленький зеленый бархатный ящичек. Кэти, внутри этого ящичка были два кольца нашей матери — обручальное и с бриллиантом, которое подарил ей отец в день помолвки. Как тяжело думать, что она забрала все, а его фотографию бросила за ненадобностью так же, как и подаренные им кольца. А затем странная мысль мелькнула в моем мозгу. Может быть, она знала, кто ворует деньги из ее комнаты и оставила эти вещи намеренно!

— Нет, — я с насмешкой отмела эту его мысль, ведь она предполагала в ней некоторые человеческие достоинства. Она просто о нем и не вспомнила

— ведь у нее есть Барт.

— Несмотря ни на что, я был благодарен судьбе, что нашел хоть что-то. Так что мешок не так пуст, как может показаться. У нас есть папина фотография и ее кольца, но только в случае самого ужасного, крайнего кризиса я решусь заложить эти вещи.

Я услышала предупреждение в его голосе, но не столь искреннее, как можно было ожидать. Как будто он играл самого себя — прежнего доверчивого Кристофера Долла, который во всем и в каждом видит только хорошее.

— Продолжай, что случилось дальше? Он отсутствовал всю ночь, значит, он не рассказал мне и половины всего, что с ним случилось.

— Раз я не смог ограбить нашу мать, я счел нужным пойти и ограбить нашу бабушку.

«О, Боже мой», — подумала я. Он этого не сделал… не смог. А какая это была бы идеальная месть!

— Ты же знаешь, у нее полно драгоценностей, столько колец на пальцах и эта чертова бриллиантовая брошь, которую она всю жизнь носила изо дня в день, как униформу, плюс те бриллианты и рубины, что мы видели на ней в Рождественскую ночь. Итак, я потихоньку спустился вниз по длинным темным коридорам и на цыпочках подошел прямо к ее закрытой двери.