— Стараюсь, — ответил я, пожимая плечами.

Кагуэлла смахнул фигуры с доски, словно в приступе раздражения, но его голос оставался спокойным.

— Сыграем еще разок?

— Почему бы и нет? — устало отозвался я, понимая, что на сей раз мне неизбежно придется проиграть.

Партия была закончена. Мы с Кагуэллой прикончили оставшиеся капли писко, затем обсудили план операции, хотя уже рассматривали его десятки раз и предусмотрели любые мелочи. Но это уже стало чем-то вроде ритуала, который мне порядком надоел. Напоследок мы осмотрели оружие, и Кагуэлла тихо проговорил мне на ухо:

— Я ненадолго выйду, Таннер. Хочу потренироваться в последний раз. И лучше, чтобы меня не беспокоили, пока не закончу.

— Рейвич может заметить вспышки.

— Это худшее, что может произойти. А может, он решит, что это молнии.

Я кивнул, но настоял на личной проверке его оружия, прежде чем позволил ему уйти. Не взяв с собой фонаря, вскинув за спину миниатюрную лазерную винтовку, он шагнул в темноту и вскоре исчез из виду. Ночь была темная. Я надеялся, что ему знакомы окрестности нашей поляны. Как и Дитерлинг, Кагуэлла был уверен, что весьма неплохо видит в темноте.

Прошло несколько минут, и я услышал ритмичный звук импульсов. Они раздавались каждые несколько секунд, потом следовали долгие паузы — Кагуэлла регулировал режим огня или выбирал новую цель. Каждый разряд на миг освещал верхушки деревьев ослепительной вспышкой, вспугивая крылатых обитателей леса, и они черными тенями начинали метаться на фоне звездного неба. Потом я увидел еще одну тень — она была настолько велика, что заслонила рой звезд на западе. Это была буря, которую предсказывал Кагуэлла. Она подкралась с океана, готовая обрушить на Полуостров муссонные дожди. Словно в подтверждение моей догадки, теплый неподвижный ночной воздух стал тяжелым, а по верхушкам деревьев пробежал порыв ветра. Вернувшись в палатку, я нашел фонарь и зашагал по тропе, которую выбрал мой хозяин, — туда, где, точно вспышки маяка, мелькали разряды его винтовки. Пробираться через заросли становилось небезопасно, но скоро я вышел на небольшую поляну, где уже несколько минут стоял, стреляя, Кагуэлла. Я махнул в его сторону фонарем, объявляя о своем присутствии.

— Я просил не беспокоить меня, Таннер, — бросил он, не опуская винтовки.

— Знаю. Приближается буря. Я боялся, что вы этого не заметите, пока не польет дождь, а тогда вам трудно будет найти дорогу в лагерь.

— А разве я не говорил тебе, что будет буря? — возразил он, не поворачиваясь ко мне, — он был слишком увлечен стрельбой. Лазерные разряды вспарывали темноту, устремляясь к невидимым целям, — и, как я заметил, находили их с безукоризненной точностью, хотя Кагуэлла время от времени менял стойку или перезаряжал винтовку.

— Так или иначе, уже поздно. Нам нужно немного поспать. Если Рейвич где-нибудь застрянет, завтрашний день может оказаться долгим. Вам понадобятся силы, так что стоит отдохнуть.

— Ты прав на все сто, — согласился он, выдержав подобающую паузу. — Просто я хочу убедиться, что сумею изувечить этого ублюдка, если захочу.

— Изувечить? Мне казалось, что мы собираемся ликвидировать его, и дело с концом.

— И какой в этом смысл?

Я шагнул к нему.

— Убить его — это одно. Наверняка он хочет убить вас, поэтому это не лишено смысла. Но чем он заслужил подобную ненависть?

Кагуэлла прицелился и выпустил еще один разряд.

— А кто сказал, что он должен ее заслужить, Таннер?

Резким движением он перевел приклад и прицел оружия в нерабочий режим и забросил винтовку за спину, где она казалась частью хрупкой корабельной оснастки, притороченной к китовой туше.

Мы возвращались молча. Грозовая туча вздымалась над нами, подобно скале из обсидиана, беременной молниями. Когда мы достигли лагеря, первые капли дождя уже пробили кроны деревьев. Проверив, надежно ли укрыто от непогоды оружие, и включив выставленные по периметру детекторы, которые должны были оповестить нас о вторжении, мы спрятались в своих герметичных палатках. Дождь забарабанил по материи, словно нетерпеливые пальцы по столешнице, где-то на юге прокатился раскат грома. Все было готово. Мы улеглись в свои походные койки, чтобы перехватить несколько минут отдыха, прежде чем отправиться на поиски нашего приятеля.

— Выспись как следует, — посоветовал напоследок Кагуэлла, просунув голову в мою палатку. — Завтра нам предстоит битва.

Было еще темно, буря не утихала. Я проснулся и прислушался к дроби, которую выбивал дождь по натянутому барабану купола палатки.

Что-то встревожило меня — настолько, что я проснулся. Иногда такое случается. Мой мозг работает над проблемой, решение которой при свете дня кажется абсолютно очевидным, — пока не найдет загвоздку. Именно таким образом я расставлял самые изощренные ловушки в Доме Рептилий — представлял себя диверсантом, затем изобретал способ обойти преграду, которая до сих пор казалась мне абсолютно неприступной… С этим ощущением я и проснулся — словно мне вдруг открылось нечто очевидное. И что я по самонадеянности допустил ужасную ошибку. Но в первую минуту я не мог вспомнить подробности сна — той тайны, которую доверительно открыло мне мое прилежное подсознание.

Через секунду я понял, что на нас напали.

— Нет… — пробормотал я.

Но было уже слишком поздно.

Одна из непреложных истин войны, которые мне в свое время пришлось усвоить, состоит в том, что большинство стереотипов не слишком далеки от реальности. Война состоит из зияющих бездн бездействия, оттененных краткими, пронзительными интерлюдиями, которые и принято называть военными действиями. Во время этих интерлюдий события сменяются с головокружительной быстротой — и в то же время течет медленно, как во сне, и каждый миг клеймом выжигается в памяти. Только так — и особенно в такой жестокой, напряженной ситуации, как засада.

Нет, никакого предупреждения не было. Возможно, что-то дотянулось до моих сновидений, точно сторожевая нить, и вырвало меня из сна — осознание того, что нас атаковали, осознание собственной ошибки. В момент пробуждения я этого не знал. Быть может, сработал датчик на периметре, хрустнула ветка под ногой или закричал напуганный зверь.

Это не имело значения.

Нас было восемь, их трое, но они положили нас с безжалостной легкостью. Все трое были с головы до пят затянуты в бронированные костюмы-«хамелеоны», которые способны менять не только цвет, но форму и текстуру. Разумеется, о таких доспехах местные ополченцы могли только мечтать. Единственными, кто мог продать им такую технику или технологию, были ультра. Значит, я не ошибся, — Рейвич тоже сносился с экипажем субсветовика. Возможно, он заплатил им, чтобы они обманули Кагуэллу, предоставив ложную информацию об их местонахождении. Кстати, не исключено, что именно эта догадка, родившаяся в моем полуспящем сознании, стала причиной моего пробуждения.