Кто-то тронул меня за плечо. Медленно подняв голову, я увидел — кто. И понял — кто. Вещий никогда не смог бы найти меня после Милана без посторонней помощи. Никогда не узнал бы сам время и место нашего отлёта. И никогда не оставил бы меня в живых, имея возможность убить. Он смотрел мне в глаза, а стрелял в Давида… Потому что кто-то приказал ему оставить меня в живых. Вещий всегда чётко выполнял приказы.

— Андре? — позвал меня стоявший рядом Рихо.

И, молча взмыв на ноги, я отшвырнул его в сторону, вкладывая всю свою ненависть в этот удар.

В соседнем ресторанчике тихо играла музыка, изредка с лёгким шелестом проносились мимо машины. Прямо подо мной, на широком песчаном пляже замирала дневная жизнь, бродили какие-то люди, вдалеке несколько раз весело пролаяла собака, бегущая «краем моря» от наседавшего на неё мальчишки. Я уже очень давно сидел на невысоком каменном парапете, отделявшем прибрежное шоссе от просторной ленты пляжа. Смотрел на солнце, падающее в море. За это время оно успело жёлтым колесом прокатиться по небу и теперь с каждой минутой всё глубже и глубже погружалось в морскую пучину. А я просто сидел и смотрел. Ничего, по большому счёту, не видя. Ничего не боясь. И ничего не желая.

Сзади послышались шаги, но я даже не обернулся. Этого человека я знал слишком хорошо и слишком давно, чтобы не научиться узнавать его по звуку шагов. К тому же с недавнего времени он стал сильно прихрамывать. Когда он подошёл совсем близко, я просто сказал:

— Здравствуй, Рихо.

— Здравствуй, Андре, — ответил он. И присел рядом.

Мы помолчали. Сигарета сама по себе догорела в моих пальцах, я и забыл про неё… Мир вокруг сузился до пределов, доступных взору. Словно и не было в нём больше ничего, только вот эта весёлая собака, музыка, льющаяся из открытых окон ресторана, и красноватая полоска над горизонтом, оставшаяся на память об утонувшем солнце.

— Как ты себя чувствуешь? — чуть смущаясь, спросил я у Рихо. Мне и в самом деле было неловко за тот удар.

— Спасибо. Уже почти нормально, — спокойно ответил он. — Нога ещё побаливает, а так…

— Тебя послали? — поинтересовался я.

— Да нет. Я завтра уезжаю, решил попрощаться. Заодно заберу твоего приятеля, этого… Как его?

— Дмитриева. Виталия Борисовича. Спасибо, Рихо.

— Пожалуйста. Я ведь был в Милане. Видел твою Паолу. Она спрашивала о тебе.

— Да? — без всякого интереса спросил я.

Он почувствовал это и, коротко взглянув на меня, усмехнулся.

— Пройденный этап, да?

— Почему? — Я пожал плечами. — Просто всё это — прошлое. Жизнь опять повернулась, Рихо, только и всего…

— Опять повернулась, и опять — задом… — пробормотал он. — Ты не представляешь, какую выволочку мне устроил Босс. Всё из-за тебя.

— Бесплатных пирожных не бывает, — усмехнулся я. — Ты же умный, знаешь.

— Читал… в детективах, — хмыкнул Рихо. — Кстати, Босс просил передать, что микроплёнка, которую ты ему передал, — его. Значит, вторая — твоя. Надеюсь, ты знаешь, что с ней делать?

— Уже сделал, — я кивнул на небольшое чёрное пятно, видневшееся на парапете. — Растолок, сжёг и даже заплатил штраф за экологическую диверсию. Можешь взять щепотку праха, проверишь в лаборатории.

— Возьму, — серьёзно кивнул он. — Я после этой сучки стал ужасно пунктуальным. Даша… Она, кстати, больше тебе писем не писала?

Я пожал плечами. Смешно, конечно, но он угадал. Вчера на моё имя пришло письмо. О том, что я живу в Генуе, мало кто знал, но факт оставался фактом. В простом конверте без обратного адреса лежала открытка с видом Великой Китайской стены. А на ней крупным почерком «покойного» Виктора Викторовича Стрекалова было написано всего несколько слов:

Любимая поговорка Стрекалова. И число вместо подписи. Как раз на следующий день после его «смерти». Генерал в очередной раз всех обманул. Но не говорить же об этом Рихо?

— Нет, — как можно равнодушнее ответил я. А он, кажется, поверил. — Рихо? — позвал я. — Дело прошлое… Откуда взялся Вещий?

— Кто? — не понял он.

— Масляков, киллер… Тот, кто стрелял в Давида? Где ты его нашёл?

— Поймал, — он осторожно посмотрел на меня. — Когда вы устроили потасовку на озере Комо, я не выдержал, примчался туда. Мы тогда быстренько переколотили всех бандитов Кольбиани, начали искать тебя. А нашли этого «гуся». Ну и… приберёг я его до лучших времён.

— А кто отдал приказ убить Давида?

— Я… — Рихо замешкался лишь на мгновение, но этого хватило.

Я понял — кто. Точнее — кто именно… А он, конечно, это заметил.

— Андре… Я сделал всё, что мог. Ему категорически запретили в тебя стрелять, в толпе было два моих человека, стоило ему только дёрнуть стволом в твою сторону, и… ты же сам захотел лететь с Липке, помнишь? — Он смотрел на меня с отчаянием.

— Дело прошлое, Рихо, — повторил я, слегка подтолкнув его плечом. Он отвернулся.

— Жизнь повернулась, Андре… Это твои слова.

— Да. И опять — задом, — подтвердил я. Он кивнул.

— По-другому не бывает. Пойми, Андре… Босс — великий человек. Поэтому я ему служу. И для меня он — и царь, и бог…

— И Император, — закончил я. Он покачал головой.

— Да. И Император. А Императоры не проигрывают. Им разрешён только выигрыш, и ничего более. Иначе…

— Заткнись, пожалуйста, — попросил я его. — Видишь? Корабль…

И мы долго смотрели на крохотный кораблик, упрямо тащившийся по линии горизонта, на ленивые волны, облизывающие песчаную кромку пляжа. На мягкие переливы, словно змейки бегущие по загоревшему за день телу воды. «…Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря…» А потом наступила темнота.

— Куда ты теперь? — спросил Рихо, когда мы прощались.

И я сказал первое, что пришло мне на ум:

— К морю, Рихо. К морю…

Предпоследний летний день 1997 года выдался особенно жарким и душным, и даже наступивший вечер не принёс Парижу долгожданного облегчения. Зыбкая, плывущая духота поднялась с поверхности Сены, плотным покрывалом легла на площадях, заполнила узкие центральные улочки и просторные бульвары.

В этот поздний час на Place Vendome царило спокойствие, уже не нарушаемое голосами вездесущих туристов и досужих горожан, заглянувших в эти кварталы в поисках дорогой безделушки. Закрылись фешенебельные магазины, и лишь изредка мимо колонны, возвышавшейся над площадью, пролетали автомобили, унося прочь из центра респектабельных парижан, выбравшихся этим августовским вечером в один из множества ресторанов, расположенных по соседству. Покой и размеренность Place Vendome нарушались присутствием на ней группы людей, столпившихся неподалеку от входа в отель «Ритц». Постоянное движение, резкие перемещения с места на место, громкие разговоры и общее возбуждённое состояние сразу же выделяли эту компанию. Обвешанные фотоаппаратурой, суетливые и говорливые люди казались совершенно чуждыми, неуместными в этом царстве спокойствия и солидности. Было очевидно, что именно отель является целью для фотографов, но стоявшие у входа в «Ритц» высокие швейцары в ярко-красных с золотом ливреях одним своим видом удерживали суетливую орду на почтительном удалении.