– В чем суть ваших претензий? – нахмурившись, спросил Соломон.

– Я желаю заявить протест против направленности этого так называемого «ковента». Ковены, фамилиары… разве такие исследования следует поощрять? Разве ради них было создано наше общество? Все это, дамы и господа, дремучие суеверия!

В зале зашептались.

– Так вы и в потусторонний мир не верите? – В голосе Соломона сквозила злоба.

– Нет, не верю, – ответил Уриэль. – И уж тем более не верю в исследования, проведенные на коленке, и гипотезы, не имеющие научного обоснования. Я требую вотума недоверия.

Соломон окинул слушателей мрачным, холодным взглядом.

– Кто-то еще поддержит?

Недолгое молчание, и послышался знакомый голос. Ариэль.

– Я поддерживаю.

– Кто за – поднимите руки, – сказал Соломон с усмешкой.

Уриэль с Ариэлью оказались в одиночестве. Я молчал и боялся пошевелиться.

Соломон улыбнулся шире.

– Что ж, похоже, протест отклоняется.

«Ворон» Александра Гамильтона оказался котом, а сам Александр Гамильтон – английской ведьмой из Лотиана. После этого введения докладчик перешел к вопросам предсказания и гадания. Уриэль немедленно запротестовал: на сей раз против необоснованных предположений о познаваемости будущего и средневековых воззрений вообще.

– Доказательства? Где доказательства? – настаивал он.

Соломон поблагодарил его за ценное добавление. В зале захихикали. Если задачей Волхва было лишить Уриэля остатков уважения, то он с ней успешно справлялся.

– А теперь, полагаю, Уриэль получит доказательства, которых ему так не хватает.

С екнувшим сердцем я осознал, что следующим пунктом в программе была «Ликантропия» (демонстрация).

На сцене появился реквизит: несколько выключенных светильников необычной формы и смуглый, испуганного вида парень, сидящий на стуле у задника.

После экскурса в историю и географию мифов о ликантропии докладчик рассказал о своих исследованиях данного феномена. В одной из учебных групп ему попался студент, который признался в том, что его мучают странные желания и еще более странные кошмары. А однажды ночью, в полнолуние, этот студент превратился.

Для демонстрации докладчик с помощью светильников воссоздал компонент лунного света, вызывающий мутацию клеток. Жестом он пригласил парня выйти на авансцену. Тот покорно, будто сомнамбула, вышел.

– Смотрите внимательно! – возвестил докладчик и щелкнул выключателем.

Серебристый свет окутал подопытного. Уриэль вскочил, выкрикивая очередной протест, но гомон в зале заглушил его. Парень превращался.

Лицо его потемнело, вытянулось. Нижняя челюсть неестественно подалась вперед. Руки и ноги скукожились; парень упал на четвереньки. Кожа покрылась шерстью. Он высвободился из одежды, из раскрытой пасти вывалился длинный язык, блеснули острые белые зубы. Глаза отливали красным. Издав утробный рык, парень присел.

Раздался женский визг.

Оборотень прыгнул – прямо на Уриэля.

Зрители бросились врассыпную; зал заполнили крики и грохот падающих кресел. Уриэль остался на месте, невысокий и седой, и при этом на удивление бесстрашный. Он указал пальцем на летящего волка и что-то прошептал одними губами.

Зверь врезался в невидимую стену, рухнул на кресла, попытался подняться, но не смог. Так и лежал среди обломков дерева, поджимая левую заднюю лапу. Она была неестественно вывернута – очевидно, сломана. Волк ткнулся в нее носом и жалобно заскулил.

Присев рядом со зверем, Уриэль достал мел и начертил несколько символов. Волк исчез – вместо него на полу лежал голый парень; его лицо искажала гримаса боли.

Уриэль провел мелом прерывистую линию, написал математическую формулу, затем заполнил пробел еще каким-то знаком. Парень с облегчением посмотрел на ногу, удивленно ощупал ее. Она выглядела совершенно нормально.

Уриэль помог парню встать, прошептал что-то ему на ухо и, погладив его по руке, указал на дверь. Парень, испуганно оглядываясь, ушел. Когда Уриэль повернулся к сцене, лицо у него было жестким и суровым. Все замерли.

– И в этом вся суть нынешнего руководства, – мрачно произнес он; голос у него стал глубже. – Болезненная страсть к загадкам, которые лучше не трогать. Презрение к священным правам личности. Профанация драгоценного учения и талантов. – Он сделал паузу. – Ликантропия – это психологическая патология сродни истерии, выраженная в извращенных потребностях, а в данном случае – спровоцированная гипнозом и колдовством. Известный факт, что малайцы умеют вызывать ликантропию у людей в состоянии повышенного возбуждения и внушаемости, или «ла́та». Довольно, больше никто этого юношу терзать не будет.

Он обратился к собравшимся:

– Это вы тоже одобряете?

Народ почувствовал себя неуютно, однако все промолчали. Кое-кто оглянулся на сцену. Соломон как ни в чем не бывало стоял, облокотившись на пюпитр.

Уриэль резко развернулся и указал на него пальцем. Волхв подался назад.

– Не бойся, – произнес Уриэль со смехом. – Я не стану применять силу против коллеги – только в качестве самообороны. – Он особо выделил последнее слово. – Ты полагаешь, что мудр, когда на самом деле глуп. Ты полагаешь, что знаешь все, когда на самом деле не знаешь ничего. Как единственный живущий соучредитель общества я отрекаюсь от него и от своего положения. А на прощание предупреждаю: я не допущу, чтобы Искусство было использовано во зло.

И он покинул зал – маленький, но несломленный. Пока я думал, как поступить, Ариэль встала и с возгласом «Уриэль!» тоже направилась к выходу. Уже у дверей она обернулась и сказала:

– Трусы!

Прежде чем уйти вслед за пожилым математиком, девушка посмотрела в мою сторону, и в ее глазах читалась мольба.

Мольба… Что ей нужно от меня? Чтобы я выведал имя загадочного Соломона? Или что-то еще?

Пока я думал, мероприятие закончилось. Часть зрителей, оживленно беседуя, группками потянулась к выходу. Несколько человек собрались вокруг Соломона, в том числе и рыжеволосая Ля-Вуазен. У нее была шикарная фигура, роскошные волосы, изысканное лицо, но меня к ней более не тянуло. В сравнении с Ариэлью – простой, зато естественной – она проигрывала вчистую.

Слишком запоздало я понял, что в зале больше никого не осталось. Уйти было нельзя: Соломон буравил меня пристальным взглядом черных глаз, не прерывая разговора. Закончив реплику, он обратился ко мне:

– Сэр! – Голоса Волхв не повышал, но при этом казалось, будто он находится всего в двух шагах. – Окажите любезность и присоединитесь к нам.

Присоединиться к ним – последнее, что я сделал бы в своей жизни, причем во всех смыслах. Однако, реши я струсить и побежать к двери, все закончилось бы еще хуже.