И хоть я назвал ее «Софи», я уже не был в этом уверен. А она все читала эти чудовищные стихи. Мало того, с каждой секундой ее голос становился ниже, словно рядом со мной умирало электрическое сердце древнего магнитофона… Все ниже и ниже — пока в моих ушах не зарокотал мужской бас:

— «Впусти», — и козлоногий, рыжий

народ все множился. «Впусти же,

иначе я с ума сойду!»

Молчала дверь. И перед всеми

мучительно я пролил семя

и понял вдруг, что я в аду…

На последней строчке голос стал настолько низким, что остановился совсем — и затих. Меня наконец оставили в покое.

— Who the hell are you? — прошептал я.

Такой же тихий шепот ответил мне:

— I’m batman.

Я поднял руки к лицу, чтобы снять с глаз повязку. Я уже догадывался, что увижу. Но перед этим меня ждал новый шок.

Мой подбородок успел обрасти длинной бородой. Не щетиной, а именно бородой — такой у меня раньше не было никогда в жизни. Я ощупал ее, и что-то острое и твердое чиркнуло по моей щеке. Это были ногти. Мои собственные ногти. Они отросли до неправдоподобных размеров. Рискуя выколоть себе глаз, я засунул палец под повязку и сорвал ее с лица.

На меня смотрели близко посаженные друг к другу глаза бэтмана Аполло. А на его губах, обросших седой щетиной, играла довольная и одновременно презрительная улыбка.

— «Булава» — это ваша новая ракета, да? — спросил он. — Провидец, настоящий провидец… Сейчас таких поэтов уже не делают… Славно я тебя разыграл?

Я висел на той же жерди, что и в начале аудиенции. Передо мной было то самое место, где я видел солнечную гостиную с портретом Айн Рэнд.

Только теперь все декорации были убраны.

Без них помещение походило на цех авиационного завода. Это был огромный пустой ангар с черными дырчатыми панелями на стенах. На покрытом рельсами потолке красным крабом распласталась электрическая тележка, откуда спускался мягкий эластичный хомут, пронизанный пучками разноцветных проводов.

Хомут удерживал в себе нечто похожее на огромную черную змею — такую толстую, каких не бывает в природе. Кольца этой змеи клубились над волнами страховочной сетки и уходили в дальнюю стену зала, которая была живой — дышащей, покрытой слипшимися завитками древней шерсти.

Черная змея была шеей Аполло. Но я никак не мог отвести глаз от его лица.

Он был удивительно похож на какого-то римского императора. Вот только как звали римлянина, я не помнил. А потом я догадался, что это могло быть не просто сходство. Возможно, я видел перед собой ту же самую голову, которую запечатлели в мраморе два тысячелетия назад. И она до сих пор была живой. Мало того, она до сих пор правила миром.

— Что происходит? — спросил я.

— Все в порядке, — ответил Аполло. — Ты зашел попрощаться.

— Попрощаться?

— Ну да. Ты летишь домой. И опять в качестве курьера. Я не люблю лишних визитеров из вашей страны. Поэтому пришлось немного тебя задержать.

— А… Софи?

— Софи будет занята, — сказал он и ухмыльнулся. — Я полагаю, что она в настоящий момент планирует мое низвержение и последующее освобождение человечества. Все это важные вещи, и было бы неразумно ее беспокоить. Тем более что к ней постоянно приезжают юные соратники со всех сторон земли, и несправедливо уделять слишком много времени кому-то одному. Я попытался заменить ее как мог… Но у вашей Иштар, я уверен, выйдет лучше. Поэтому было бы бесчеловечно задерживать тебя в этом скорбном месте…

— Я… Я не хотел…

— А я очень, — сказал Аполло и облизнулся. — Мы увидимся еще, обещаю. Если, конечно, захочешь, милое дитя…

Я услышал знакомый зуммер — тот же самый, который прервал нашу прошлую беседу, — и улыбка сразу же исчезла с лица императора.

Теперь я увидел, откуда исходят эти звуки.

По висящему в пустоте ажурному мостику к Аполло шагал человек в камуфляже. На его груди был сверкающий значок — маленькая золотая маска на клочке белой шерсти, а в руке — телефон военного вида: огромная и, судя по всему, крайне надежная труба, похожая на первые сотовые аппараты прошлого века. Именно она издавала тревожные двойные гудки.

Аполло поглядел на эту рацию с непередаваемым отвращением. С таким отвращением, что рация, словно живое существо, захлебнулась и затихла.

— Лети домой. Скажи своим, что ты мне понравился. Собственно, они и сами поймут — раз ты вернулся.

Календарь я вам посылаю сразу на пять лет. А то часто ваши ко мне летать стали. Получишь его у самолета. Спокойно плетите заговоры и стройте интриги…

Император жутко захохотал — так, что по моей спине поползли мурашки. Я вдруг заметил на человеческой части его шеи знакомую татуировку — сердце с черной звездой. В ней было что-то странное. Я никак не мог понять что — а потом сообразил.

Сердце было перевернуто. Его острие указывало на ухо Аполло.

Может быть, для того, чтобы посетителям, висящим перед императором вверх ногами, казалось, что с сердцем все в порядке и звезда смотрит вверх не двумя лучами, а одним…

— Служи мне, Рама, — сказал Аполло. — Вернись в мир. Нырни в гущу жизни. Пропитайся ее солнечным соком. Забудь певцов неподвижности и смерти. А я буду внимательно за тобой следить. Я помогу тебе стать из мальчика мужчиной. Но для этого ты, как и все остальные, кого присылают ко мне на суд, должен будешь пройти испытание…

— Что, еще одно? — спросил я. — Может, не надо?

Император нахмурился.

— Быть мужчиной для вампира не означает гарцевать перед голой Софи. Мужчина — это герой. Я хочу понять, стоишь ли ты моего интереса…

Его направленные на меня глаза вдруг стали фиолетовыми от бешенства — и, когда меня захлестнула волна неподдельного ужаса, от его лица ко мне прыгнула яркая лиловая искра. Меня тряхнуло, словно от удара током.

Мне показалось, что из меня вынули скелет. Я бессильно обвис на своей жерди, а в самом центре моей головы запульсировала тонкая и очень противная боль.

Она почти сразу прошла — но я знал, что со мной случилось что-то непоправимое.

— Я лишаю тебя Древнего Тела, Рама Второй. До тех пор, пока ты не совершишь подвиг.

— Какой подвиг? — спросил я оглушенно.

— Любой, — ответил Аполло. — Который будет достоин твоей дружбы с императором. Через это проходит каждый undead.

— Но что именно я должен сделать?

— Придумай сам.

— А как я узнаю, что я его совершил?

— К тебе вернется Древнее Тело. Это все.

Тут рация в руке военного зажужжала снова, и огонек в глазах императора угас. Его лицо перевернулось на сто восемьдесят градусов (понятно стало, почему меня так поразило мастерство Софи), и он забыл про меня еще до того, как военный поднес аппарат к его уху. Его лицо сделалось старым и невероятно усталым — а я успел испытать весьма оскорбительное для величества злорадство.