Наша госпожа готовила щедрое угощение. Ее дом должен был удостоить своим посещением сам мусульманский муфтий всего Алтышара, прибывший для переговоров с генералом Дутовым.

Муфтий и раньше знал Джухазу, а теперь он хотел наставить ее заблудшую душу на путь праведный.

В доме все взялись за дело: привычно резали мясо для шашлыка, пекли самсу, приготовляли кальяны. Даже сама Джухаза встала с ложа, покрытого атласным одеялом, на котором она всегда сидела. Она засучила рукава и взяла в руки серебряный кийгакчи — прибор для вырезания узоров на тесте, очень похожий на шпору. Белое лицо ее разрумянилось, огромные черные глаза светились умом и весельем.

— Не прикажете ли угостить кальяном нашего муфтия? — спросил Амритдин-хальпе, но сразу осекся, встретив укоризненный взгляд Джухазы.

Мы уже распивали чай и ели самсу, когда услышали шум в передней и возгласы: «Идут, идут!» Покинув свои места, мы быстро подошли к дверям и замерли в поклоне, скрестив руки на груди. Муфтий всего Алтышара Ализада Пирмухаммад вместе с настоятелем мечети и двумя дутовскими офицерами направился прямо к Джухазе, еще продолжавшей сидеть за столом.

Но вот она медленно встала и протянула муфтию руку. Он слегка коснулся щекой ее руки, а сам недобро покосился на Амритдина-хальпе, поглощенного курением кальяна и будто бы не замечавшего прихода высокого гостя.

— Здравствуй, бывший мой учитель! — произнес муфтий.

— Здравствуйте, мой бывший ученик, — в тон ему ответил музыкант Амритдин-хальпе. — Прошу садиться, — сказал он, показывая на место рядом с Джухазой.

Имам мечети сдержанно поздоровался с Амритдином-хальпе и Джухазой и сел справа от них.

— Так, так. Значит, в наши края пожаловали… На совет с джандралом? — спросил Амритдин-хальпе. В словах его звучал вызов.

— Генерал генералом, а вы бы лучше спросили, зачем мы к вам пришли? — с насмешкой ответил муфтий.

— Догадываюсь — зачем, Пирмухаммад… простите, ваше преосвященство, муфтий Ализада Пирмухаммад, — сказал музыкант, а затем, после небольшой паузы, еще добавил: — Где это вы изволили обучиться заморским обычаям — целовать руки женщинам?

— Разве грешно приложиться к руке такой ханум, мой хальпе? — сказал муфтий. — А вот вы еще будете наказаны за то, что совращаете правоверных с пути, — добавил он.

Джухаза приказала нам принести кушанья. Пиршество проходило в тревожном молчании. Когда же хозяйка дома распорядилась насчет вина и музыки, муфтий стал проявлять беспокойство.

— Дочь моя, — сказал он, — у нас очень мало времени, а нам еще надо поговорить с вами наедине. — И он поднялся с места.

В тот же вечер мы узнали подробности беседы муфтия и имама мечети с нашей госпожой. Узнал я также и кое-что из прошлого муфтия всего Алтышара. Когда-то он считался другом отца Джухазы.

Когда Ализада стал муфтием всего Алтышара, он начал старательно выполнять поручения белого генерала Дутова и его иностранных покровителей.

Теперь, побывав в Кульдже, преосвященный Ализада Пирмухаммад приехал в Суйдун не только ради встречи с Дутовым, но также для того, чтобы выяснить состояние духовных дел. Однако он увидел, что ислам здесь не процветает, а хиреет и никакого благочестия в Суйдуне почти никто не соблюдает. Поэтому муфтий решил в первую очередь закрыть веселые дома, гашишные заведения и кабаки Суйдуна, начав это дело с майданханы, принадлежащей прекрасной Джухазе. Однако наша госпожа, кажется, сразу отбила ему охоту…

— Ну, дочка, что же говорил тебе этот ходжа? Наверно, он взывал к тени твоего отца и заставлял тебя читать покаянную молитву? — спросил Амритдин-хальпе, когда Джухаза проводила знатных гостей.

— Боже мой! — воскликнула она. — Да эти святые отцы сами толкают людей в пропасть, а потом их же обвиняют в гибели. Впрочем, муфтий и имам сказали, что джандрал Дутов хочет напасть на красную Россию. И они мне всячески грозили — и позором и даже расправой.

— Что же ты ответила? — спросил Амритдин-хальпе.

— Я ему сказала: ваше преосвященство, прочтите достан нашего великого поэта Билала Назыма «Чанмоза Юсупхан». Вы легко узнаете себя в Юсупхане — несчастном торгаше и предателе.

— Хорошо сказано! — одобрительно промолвил хальпе.

Имя поэта Билала Назыма или Моллы Билала я слышал, но достанов, сочиненных им, никогда не читал.

В доме Джухазы стоял большой сундук, доверху набитый рукописными книгами, и она чуть ли не наизусть знала все эти сокровища народного слова. И я решил попросить у нее сказание великого поэта Билала.

* * *

Долгие вечера в майданхане мы проводили с Джухазой в чтении самых замечательных достанов. Такие произведения, как «Сказание о победе», «Священная война», «Назугум», воспевающие борьбу нашего многострадального народа за свободу, порой исторгали у нас слезы, которых мы не стыдились. Иногда наступали мгновения, когда я, как бы в беспамятстве, начинал осыпать поцелуями лицо и руки Джухазы.

Однажды она прочла со мной книгу поэта-философа Гариби; в ней изображен спор мастеров тридцати трех ремесел. Передо мной вставали образы древнего зодчего, кузнеца, портного, пекаря. Как искусно читала Джухаза это сказание! Она проникала в прошлую жизнь, раскрывала мне вековые тайны родной истории. Редкостным даром обладала эта женщина!

— Вы стали шахом, а я — Шехерезадой, — часто говорила она мне, светло и радостно улыбаясь.

Однако близилось время нашей разлуки. Я уговаривал Джухазу ехать вместе со мной в Джаркент. Однажды мы узнали, что белый генерал Дутов убит. Весть об этом потрясла всех, даже постоянных посетителей майданханы, стремившихся забыться в дыму кальянов.

Во мне пробудились какие-то новые чувства. Я постепенно стал отдаляться от той среды, которая уже считала меня своим. Ведь Амритдин-хальпе прожил свой век. Но разве я, Розы Тамбур, Джухаза достойны такой жалкой участи? Нельзя уходить от жизни и погружаться в бездумье гашишного дыма. Нам не от кого прятаться, и мы должны смотреть на необъятный мир открытыми глазами. Так думал я, но выхода найти не мог и продолжал томиться тяжелыми мыслями.

После того как наш Махмут Ходжамьяров уничтожил Дутова, мы поверили в незыблемость советской власти.

— Они свергли царя, установили новый порядок, построили могучее государство, — говорила Джухаза. — Там, где люди создают новое, не остается места для зла.

Беженцы, успевшие уже утратить последние пожитки, стали мечтать о возвращении в Россию. Они радовались тому, что я покинул грязный притон, как называли они суйдунскую майданхану. А я говорил им, что уеду в Россию только вместе с Джухазой. Друзья вновь отвернулись от меня, и я остался в полном одиночестве.

Розы Тамбур и старый Амритдин-хальпе куда-то ушли в толпе странников. И снова марево гашишного дыма застлало мне глаза, а волны любви качали меня, как щепку, плывшую неведомо куда в житейском море.

В конце концов мы с Джухазой решили ехать