Полицейский передал ей несколько забавных подробностей из жизни своих детей, и они расстались возле двери. Питт дошел до угла, остановил кеб и вернулся в центр города. На Пикадилли он нашел поставщика рубашек Дживса и, предъявив доказательства своего статуса и объяснив степень серьезности дела, спросил его, действительно ли ему приходилось в былые годы обслуживать некоего Доминика Кордэ. Уже через пять минут он получил адрес, по которому проживал Доминик, когда делал свой последний заказ приблизительно шесть лет назад. Скорее всего, после этого его доходы сократились, и ему пришлось отказаться от любви к изысканным рубашкам.

Искомый дом находился на Принс-оф-Уэйлс-роуд на Хаверсток-Хилл, достаточно далеко от центра: сперва надо было ехать на север, а потом на запад. Томас нашел его уже далеко за полдень. Это оказалось большое и несколько облупленное здание, из тех, которые строят для большой семьи, а потом разделяют на несколько квартир или комнат для дюжины или около того съемщиков, не имеющих иждивенцев или компаньонов.

Суперинтендант постучал в дверь, отметив отшелушившуюся краску на краю панелей и несколько пятен ржавчины на молотке.

На стук вышел мужчина средних лет со взлохмаченной бородой и в одежде, вылинявшей до неописуемого цвета под воздействием солнца и слишком частых стирок. Он с удивлением уставился на неожиданного посетителя:

– М-да? Простите, но разве мы знакомы с вами, сэр?

– Нет. Меня зовут Томас Питт. Я разыскиваю мистера Доминика Кордэ, жившего здесь несколько лет назад. – Тон полицейского не допускал сомнений и не оставлял места для возражений.

По лицу мужчины пробежала тень, такая легкая, что, если бы лицо это не было обращено к свету, суперинтендант мог бы вообще ее не заметить.

– Мне очень жаль, но он давно съехал отсюда, – покачал головой его собеседник. – Не могу сказать вам куда: представления не имею. И он не оставил своего адреса. – Подобное утверждение также не допускало продолжения дискуссии.

– Понимаю, – твердым тоном проговорил Питт. – Мне отлично известно, где он сейчас находится. Меня интересует его прошлое.

Первые капли дождя простучали по порожку.

С прежним невозмутимым и замкнутым выражением мужчина проговорил:

– Простите, сэр, но помочь вам чем-либо я не могу. Всего хорошего.

Он шевельнулся, намереваясь закрыть за собой дверь. Все его тело, чуть сутулые плечи и прочная, основательная осанка свидетельствовали об утомлении и бремени печали, но только не о гневе. От одного взгляда на него на Питта повеяло холодком, несмотря на то, что было еще совсем светло и вечер выдался теплым. Именно здесь оно – то самое – и случилось.

– Простите меня, сэр, – проговорил Томас серьезным тоном. – Но я не могу оставить это дело. Я из полиции, начальник участка на Боу-стрит, и помощник комиссара приказал мне расследовать убийство.

Стоявший перед ним человек вздрогнул, и глаза его широко раскрылись. Он был всего лишь только удивлен, но никак не ошеломлен известием.

Холодок к тому времени уже овладел сердцем суперинтенданта. Он уже видел внутренним взором лицо Шарлотты, выслушивающей от него это известие. С этой новостью рассеется очарование ее последней девичьей мечты, некое невинное доверие, и полицейский мог бы многое дать, чтобы не послужить причиной всему этому. Он даже задумался, прежде чем продолжить.

Упало еще несколько капель дождя.

– Мне известно, что в этом доме произошло нечто неприятное, когда здесь обитал мистер Кордэ, – снова заговорил Питт после недолгого раздумья. – Мне нужно знать, что именно тогда случилось.

Мужчина посмотрел на него, явно взвешивая в уме, что можно сказать, а о чем лучше умолчать, чтобы ему поверили, а если не поверят, то как ему хотя бы унести ноги.

Томас не отводил от него взгляда. Плечи его собеседника поникли.

– Пожалуй, нам лучше войти в дом, – проговорил он наконец, отворачиваясь. – Хотя я не совсем уверен в том, что могу рассказать вам.

Гость последовал за ним, закрыв за собой дверь. Последнее возражение можно было считать простым жестом, и он прекрасно понимал это. И потому позволил мужчине изобразить непонимание.

Комната, в которую провели полицейского, была неопрятна, но по-домашнему уютна. На столах, креслах и даже на полу валялись книги и газеты. На стенах висели несколько относительно недурных картин, но по большей части скособоченных хотя бы на дюйм. На столе лежал брусок дерева, из которого вылезала бурая лягушка, отполированная почти до густого, водянистого блеска. Даже незаконченное, это изделие обнаруживало превосходное мастерство. Посмотрев на фигурку, Питт подумал, что лучше оставить ее как есть. Завершение всех деталей сделало бы это произведение куда более мирским, понятным для профана.

– Вы собираетесь продолжить эту работу? – спросил Томас.

– А вам бы этого хотелось? – поинтересовался хозяин дома едва ли не вызывающим тоном.

– Нет! – поторопился с ответом Питт, приняв решение в тот же самый момент. – Нет, не хочу. Лучше, чтобы все осталось вот так.

Мужчина наконец улыбнулся:

– Прошу прощения, сэр, в том, что принял вас за обывателя. Расчищайте себе место и садитесь. – Он указал рукой в сторону одного из занятых стопками книг кресел, в котором располагался и старый белый кот.

– Не обращайте на него внимания, – непринужденно промолвил скульптор. – Льюис! Брысь!

Кот приоткрыл один глаз, но остался на своем месте.

– Льюис! – повторил его хозяин, громко хлопнув в ладоши.

Белый красавец вновь погрузился в сон.

Взяв его на руки, Питт уселся, положив животное себе на колени в той же позе, в какой оно лежало на кресле.

– Итак, Доминик Кордэ, – проговорил мужчина бестрепетным голосом.

И, глубоко вздохнув, начал свою повесть.

Питт заявился домой перед самой полуночью. В комнатах было тихо, и лишь наверху, в коридоре, горел свет. Суперинтендант буквально крался вверх, кривясь при каждом скрипе под ногами. Он заранее опасался предстоящего объяснения, однако никакой альтернативы и выхода у него не было. Во всяком случае, лучше было бы дождаться завтрашнего утра… однако какой может быть сон, когда заранее знаешь, что тебе предстоит и как воспримет новость твоя супруга?

Полицейский и сам был расстроен, но миссис Питт ожидала еще более неприятная перспектива.

Однако, оказавшись на площадке, он увидел полоску света под дверью. Шарлотта еще не спала. Итак, отсрочки не будет. Впрочем, возможно, это и к лучшему. Ему не придется молча бодрствовать в темной спальне, возле спящей жены, с горечью ожидая ее пробуждения, когда придется выкладывать неприятные новости.

Он открыл дверь.

Хозяйка дома сидела в постели с закрытыми глазами, подперев спину подушками, по которым рассыпались ее волосы. Ее муж тихо закрыл дверь, не опуская задвижку, и, осторожно ступая, на цыпочках пошел внутрь комнаты.