Джек закрыл лицо руками. Значит, теперь и Глория. Он теряет всех, кого любит…

Когда наконец прозвучал сигнал к атаке, Джек совершенно не испытывал страха. Он видел и слышал, как выскочили из окопов первые атакующие, — зачастую они падали, сраженные пулей, едва успевали покинуть укрытие. И действительно, лишь немногие перебежали через ничейную землю и достигли вражеских окопов.

Затем пошла вторая волна атаки.

Джек не размышлял, он выбрался из окопа и побежал, побежал, побежал…

Внезапно что-то сильно ударило его в грудь. Он хотел взять и отбросить это в сторону… но увидел кровь… Странно, ему было совершенно не больно, но бежать дальше он не мог. Ему казалось, что он ужасно тяжелый…

Джек упал на землю, пытаясь понять, что с ним происходит. Он чувствовал кожей августовский жар, видел, как сияет в голубом небе солнце… Руки перестали слушаться, не хотели нащупать место, откуда лилась вся эта кровь… Он цеплялся за твердую землю…

Над ним промчалась третья волна атакующих. Теперь они сражаются там, в турецких окопах… Джек смотрел на солнце, которое постепенно становилось красным. А потом возникло ощущение, что все вокруг нереально…

В какой-то момент над ним появилось лицо. Встревоженное, круглое, молодое лицо, обрамленное мокрыми от пота кудрями.

— Мистер Джек…

— Просто Джек… — прошептал он. На языке чувствовался привкус крови. Ему показалось, что он хочет прокашляться. В следующее мгновение он перестал чувствовать вообще что бы то ни было.

Греймут, Кентерберийская равнина, Окленд

1915–1916-1917-1918

Тимоти и Илейн Ламберт оказались бездарными тюремщиками. Конечно, Тим поначалу настаивал на том, чтобы Лилиан была наказана за своеволие и посажена под домашний арест. Ведь она, действуя вопреки его четким приказам, увела Бена на прогулку в папоротниковый лес. Однако после искупления ею вины Тим был готов простить дочь, и Лилиан снова пользовалась свободой, которую обычно предоставляли ей родители. Никому не приходило в голову запретить ей ездить верхом, никто не собирался устраивать ежедневные инквизиторские допросы, выясняя, где она была и что делала. Однако во всем этом не было необходимости, потому что, несмотря на то что Лилиан совершенно не собиралась прекращать отношения с Беном, встретиться с юношей не получалось.

Сколь часто она ни направляла свою лошадь в сторону рудника Биллеров, как ни старалась задержаться на улице перед их домом, болтая с подружками, — Бена она не видела. Флоренс Биллер прикладывала все усилия, чтобы удержать сына от слишком ранней любви, которую она не приветствовала. Она объявила Бену о долгосрочном домашнем аресте и не спускала с него глаз. Утром он уезжал на ее машине на рудник, в конторе выполнял работу под неусыпным вниманием Флоренс, а дома за ним присматривали все кому не лень.

Однажды терпение Бена лопнуло. Он попытался послать письмо Лилиан через почту с рудника. К несчастью, его тут же обнаружила мать.

— Какая чушь! Если девчонке это нравится, значит, она еще и глупа! — насмехалась Флоренс, пробежав глазами содержание письма, которое написал Бен. — «Мое сердце течет к тебе с каплями дождя…» Капли дождя не текут, Бен, они падают! А сердца и подавно. Теперь садись сюда и проработай эти счета. Сравни с накладными, пожалуйста, и внеси в приходный журнал. Без витиеватостей и рифм! — Флоренс скомкала письмо вместе с конвертом и вышвырнула в открытое по случаю летней жары окно.

Бен, залившись краской, выслушал тираду с опущенной головой. Обычно Флоренс не отчитывала его перед сотрудниками, ведь они должны были проникаться уважением к младшему шефу. Если Бен допускал ошибку в работе, она наказывала его наедине. Однако в вопросах «стихосложения» Флоренс была безжалостна — и невольно помогала своему сыну.

Потому что дело было не только в том, что конторские служащие сочувствовали юноше, хотя ничего и не понимали в рифмах, а в том, что он очень отличался от своей суровой матери. Так, при взбучке случайно присутствовала молодая жена одного из работавших в конторе посыльных, которая принесла своему мужу бутерброды, забытые им в спешке дома. Она ждала в прихожей и слышала возмущенные возгласы Флоренс — в отличие от матери Бена, женщина была тронута до слез отношением юноши к своей возлюбленной. Уходя, она подняла письмо, разгладила его, вложила обратно в конверт и бросила в ближайший почтовый ящик, — к сожалению, не приклеив марку. Поэтому оно попало в руки Илейн, когда почтальон потребовал у нее плату за доставку.

Илейн серьезно колебалась между солидарностью с мужем, дочерью и тайной переписки. Тим, без сомнения, сразу же уничтожил бы письмо, но Илейн не могла заставить себя сделать это. В конце концов она решила пойти на компромисс: сначала прочесть послание, а потом решить, насколько оно безобидно и можно ли вручить его Лилиан.

Конечно же, Лилиан была возмущена, получив вскрытый и помятый конверт.

— Ты когда-нибудь слышала о личной жизни? — зашипела она на мать. — Наши письма не вскрывали даже в интернате!

— Я бы не была в этом так уверена, — заметила Лилиан. — К примеру, я частенько получала письма, которые до отправления были вскрыты.

— Что? — Лилиан готова была уже возмутиться действиями учителей, но решила не тратить время и побыстрее прочитать драгоценное письмо от Бена.

— Ты ничего не вынимала? — проворчала она.

Илейн покачала головой.

— Честно! — улыбнулась она. — Оно уже по прибытии было помятое и толком не запечатанное. Кстати, у меня волосы дыбом встали, когда я читала. Если вы собираетесь жить на то, что Бен будет зарабатывать написанием стихов, будущее видится мне в мрачном свете…