Максимилиан Кемпер был другом умершего Феликса Брандта — возможно, лучшим другом. Во всяком случае, он так сказал Сабрине Бальдини. Кемпер постоянно бывал в доме Брандтов, особенно после своего развода, который случился семь лет назад.

— Он всегда рассказывал, что это был ужасный бракоразводный процесс, — сообщила Сабрина, — жесткий и грязный. Его жена, должно быть, как следует высосала из него деньги.

Максимилиан был на той рождественской вечеринке — конечно же, один, так же, как и Сабрина Бальдини. А поскольку они оба были единственными гостями без пары, то почти неизбежно в какой-то момент вступили в разговор. Кемпер усердно флиртовал с Сабриной, дал ей почувствовать, что она желанна и неповторима, а Сабрина, будучи уже давно одинокой и неудовлетворенной в своем браке, мгновенно увлеклась им.

— Я-то сразу рассталась с моим мужем, — рассказала она комиссару. — Вся эта игра в прятки мне вообще не нравилась. Напротив, она психически истощала меня. Я все больше и больше худела, и у меня постоянно болел желудок. Но Максимилиан не хотел, чтобы о наших отношениях узнали все. Он находил для этого тысячи причин и объяснений. А я просто впала в зависимость от него и позволяла все себе внушать. Сегодня я думаю, что он никогда меня не желал. Если б я вдруг стала свободной, то сделалась бы для него обузой.

Они встречались в отелях, на отдаленных парковочных площадках и в других уединенных местах. Поначалу Максимилиан был внимательным, заботливым и чутким любовником. Он проявлял большое участие в жизни Сабрины, всегда хотел подробно знать, что она делала, что чувствовала. Вначале ей не бросалось в глаза, что при этом он особенно интересовался ее дружбой с Ребеккой.

— Дружба — это, пожалуй, слишком громко сказано. Я несколько лет была сотрудницей в ее добровольной организации по защите детей. Мы были коллегами, прекрасно понимающими друг друга, но, в принципе, никогда не делились личными делами. К тому же я в то время уже давно не работала в "Детском крике". Когда Ребекка устраивала вечеринки, типа того рождественского торжества, она приглашала меня, но это, в конце концов, означало только, что мы, может быть, виделись один-два раза в году. Я всегда мало знала о ней, и сейчас мало знаю.

Однако Бальдини, влюбленная и сходившая с ума по Максимилиану, все время старалась удовлетворить его любопытство, касающееся Ребекки. Со временем Кемпер перестал делать вид, что разговор случайно заходит о Брандт, и стал спрашивать о ней напрямую. Сабрина, конечно же, удивилась и захотела знать, что же его так интересовало в этой женщине.

— Я считала, что он-то должен был знать ее гораздо ближе, чем я. Ведь он являлся близким другом ее мужа и так часто бывал в их доме! Максимилиан объяснил, что восхищался работой Ребекки, но она, к сожалению, сразу замыкалась, когда речь заходила о ней. Меня это немного удивило, потому что я всегда знала Ребекку как человека, который отождествляет себя со своей работой и с удовольствием говорит о ней. Разумеется, не называя при этом имен тех лиц, о которых шла речь. Она всегда была очень корректной…

На мгновение Сабрина замолкла. В этот момент они с Кронборгом говорили уже не по телефону. Он приехал к ней — она жила недалеко от управления уголовного розыска, в тихом переулке, на первом этаже многоквартирного дома. В ее квартире была большая красивая терраса с солнечным садом.

— Раньше, после обеда, в шестом часу я обычно сидела в саду. Но с тех пор, как я получаю эти письма с угрозами, от этого пришлось отказаться — в течение лета я больше этого не делала, — рассказала Сабрина. Вот и сейчас они с комиссаром сидели друг напротив друга в гостиной. Бальдини приготовила крепкий и очень хороший кофе и поставила на стол несколько гренков, намазанных маслом. Было половина восьмого.

"Наконец-то кофе, — с благодарностью подумал Кронборг, — да еще и что-то съестное!"

Он знал, что поступил правильно, решив лично приехать к Сабрине. Для многих людей было гораздо труднее говорить по телефону, чем с глазу на глаз. Комиссар был уверен, что узнает намного больше, когда эта женщина будет смотреть ему в глаза.

— Я ни за что на свете не хотела потерять его. Я тогда думала, что жить без него не смогу. — На такого рода признания Бальдини наверняка не смогла бы решиться по телефону. — Поэтому я стала рыться в своей памяти, отыскивая детали из времен моей работы в "Детском крике". Детали о Ребекке, конечно. Я вспоминала проекты, которые она запускала, мероприятия… Вспоминала о ее успехах и неудачах… Я… я говорила намного больше, чем должна была. — Она в полном отчаянии посмотрела на своего гостя. — И мне сегодня так стыдно за это…

Кронборг спрашивал себя, какого же рода мужчиной был этот Максимилиан. Он, видимо, вызывал у женщин восхищение. Ведь Сабрина вовсе не являлась классическим типом жертвы, которая продавала себя за малую долю внимания и тепла. Она была привлекательной и уверенной в себе, хотя в данный момент и в силу происходящих событий была немного запугана. Обстановка ее жилья, да и сам ее внешний вид свидетельствовали о том, что она была состоятельна. На первый взгляд никогда и не подумаешь, что Сабрина позволяла мужчине использовать себя и кормить себя обещаниями. Но комиссару уже не раз приходилось убеждаться в том, что на этом поприще внешнее впечатление часто бывает обманчивым.

— Я хотела, чтобы он был мною доволен. Но он требовал все больше и больше… — продолжала Сабрина.

— Вы говорили об этом с Ребеккой?

— Нет! Нет, ни с кем. Ведь я была… я все еще замужем. Ни одна душа не знала, что у меня был… роман.

Следующий свой вопрос полицейский сформулировал очень осторожно:

— Вам никогда не приходила в голову мысль, что… ну, что интерес Максимилиана Кемпера к Ребекке выходит за рамки обычного восхищения друга ее мужа, почти члена семьи? Что это, возможно, был не столько интерес к ее активному участию в защите детей, сколько интерес к самой Ребекке — к женщине?

Он, конечно же, попал в точку. Глаза Сабрины потемнели.

— И не раз! — резко произнесла она. — Мне действительно не раз приходила в голову эта мысль. Ведь мы теперь говорили только о ней! Мы вообще не говорили о нас. Не говоря уже о совместном будущем или о тех моментах, когда мы в открытую признаёмся в наших чувствах. Но стоило мне только намекнуть о том, что он, возможно… влюблен в Ребекку, как Максимилиан поистине впадал в ярость. Я даже стала бояться его. Кроме того, он начал угрожать, что в любой момент может бросить меня. Тогда это было для меня ужасно.

Полицейский кивнул. Он мог видеть по своей собеседнице, что́ она перенесла. У Сабрины Бальдини были очень грустные глаза, и от нее веяло глубокой усталостью, которая вызвала в Кронборге уверенность в том, что она уже никогда не избавится от нее.

— Что побудило вас рассказать ему о Мариусе Петерсе? — спросил он.

Женщина закусила губу. Теперь она выглядела очень ранимой и очень юной.

— Он… он снова стал требовать информацию. Сказал, что если кто-то столько лет занимается общественной работой, как Ребекка, в его жизни обязательно должен иметь место какой-нибудь скандал. Я, конечно, сказала, что скандалов у нас не было, да и он тогда сам об этом узнал бы, потому что скандальная история наверняка появилась бы в прессе. А как близкий друг семьи Ребекки он и подавно смог бы об этом узнать. Но Максимилиан тогда, уже в который раз, стал очень агрессивным. В годы своей супружеской жизни, как он мне сообщил, у него было очень мало контактов с Брандтами, потому что Ребекке не очень нравилась его бывшая жена. Ну, а газеты… не всякий скандал, в конце концов, попадает в газеты. Ведь бывают и тайные скандалы. Например, растрата денег — что в такой организации, как "Детский крик", наверняка замели бы далеко под ковер, чтобы не утратить доверия общественности. — Бальдини глубоко дышала. Ее глаза теперь слегка покраснели. — Но я не могла ему помочь. Ребекка никогда ни в чем не ошибалась. Во всяком случае, не было ничего такого, что я заметила бы. И в любом случае я не могла представить себе, чтобы она совершила что-то предосудительное. Ребекка — абсолютно цельная натура.