Кастильским королем стал старший сын Хуана — Энрике, а вдовствующая королева, по обычаю, должна была удалиться с младшими детьми от двора. Хуан II оставил жене и ее детям приличное состояние, чтобы они ни в чем не нуждались, но Энрике выделил им только то, что считал нужным, и роскошествовать уже не приходилось. Но даже не это стало вскоре самым страшным.

Для жительства королеве отвели неприветливый городок Арёвало с небольшим мавританским дворцом и серым замком. Город на многие мили окружали только поля, овечьи пастбища и виноградники.

Замок Аревало был построен прямо над узкой быстрой рекой Адаха, и в его покоях постоянно слышался шум воды. Именно там, однажды ночью, мать вошла в спальню своей пятилетней дочери, растормошила ее и спросила встревоженно:

— Изабелла, прислушайся хорошенько. Что ты слышишь?

Заспанная Изабелла села на кровати. Как ни прислушивалась она, до ее ушей доносился только шум реки и далекое блеяние овец.

— Река шумит…

— Шумит? — Глаза матери наполнились ужасом. — Шумит и все время шепчет: «Альварес де Луна». Слышишь? Вот сейчас опять: «Альварес де Луна». — Она вдруг резко встряхнула дочь: — Вот опять! Неужели не слышишь?!

Мать казалась очень сердитой, и Изабелла в испуге заревела. Но врать не стала. Не слышала она ничего, кроме шума воды.

А Исабель подняла на ноги среди ночи всю челядь и приказала немедленно укладывать вещи, грузить мулов и перебираться из этого проклятого места и от реки во дворец.

Во дворце, однако, королева не только продолжала слышать имя своего врага. Он стал приходить к ней и сам. Ее беседы с де Луной и мертвым мужем будут продолжаться после этого еще долгие-долгие годы, пока в 1496 году она не умрет в Аревало безумной затворницей. Она так и не узнает ни о смерти своего сына Альфонсо, ни о том, какой великой королевой Кастильи станет ее дочь. И никто никогда не узнает, о чем были ее беседы с мертвецами — королем Хуаном и с ужасным Альваресом де Луной…

О происходящем в Аревало Энрике узнал не сразу, но в конце концов, через несколько лет, приказал привезти своих сестру и брата по отцу жить при его королевском дворе. На это он имел свои причины. У его вассалов появлялось все больше оснований ненавидеть своего короля. Поскольку дети были прямыми наследниками короля Хуана и королевы Португалии Исабель, недовольные Энрике бароны вполне могли попытаться посадить их на престол вместо него. Поэтому он решил держать детей на глазах у себя во дворце: так грандам было сложнее использовать их в заговорах и интригах.

Узнав каким-то образом о неминуемом отъезде детей или почувствовав его (никто ей не говорил об этом, опасаясь ее реакции), мать выла и билась в рыданиях трое суток.

Изабелла запомнила тот свой отъезд. Она помнила, как оглянулась, и у нее сжало сердце: позади их возка на дороге клубилась красная пыль, и в ее облаке бежала простоволосая женщина в синем платье. Изабелла заколотила по стене возка, требуя, чтобы возницы остановились, но просвистел хлыст, и лошади побежали еще быстрее. Альфонсо ревел, она кусала губы. Дочь аревальского алькальда Беатриса де Сильва на жестком сиденье крепко прижала к себе детей и дрогнувшим голосом сказала, что надо быть сильными, что так — хочет Бог.

Оставленная мать, выбившись из сил, упала на колени в дорожную пыль и кричала что-то вслед своим детям. Наконец к ней подбежали слуги, подняли ее, обессиленную, обмякшую, и повели под руки назад — туда, где в летнем оранжевом мареве дрожали дворец и башни Аревало. Изабелла смотрела, как они медленно уменьшались, пока не исчезли совсем.

О чем так отчаянно кричала им тогда мать? Этот вопрос мучил ее потом всю жизнь.

Брат Энрике

Во время долгой дороги Беатриса де Сильва с горечью думала о том, как было бы хорошо, если бы можно было ослушаться и не везти детей ко двору. Неподходящим для детей местом был двор короля Энрике.

Первая супруга короля, Бланка Наваррская, сама потребовала развода после многих лет бездетного брака. Королева обвинила мужа в импотенции и, по-видимому, сумела это доказать, иначе развод не состоялся бы. Король совершенно не горевал. Он или уезжал на долгие охоты в Эль-Базаинский лес (в этой страсти он походил на отца!), или проводил хмельные ночи в бургосском дворце со случайными друзями — поэтами, нищими кабальеро, и даже егерями и доезжачими. Здесь, развалясь на парчовых подушках, в шальварах и кафтане, он потягивал ароматный кальян, наблюдая за чувственными танцами пажей, переодетых в гитан и андалузиек.

Потом король опять женился. Возможно, надеялся, что во второй раз ему повезет больше. Португальская принцесса Хуана, родственница безумной Исабель, тоже была красавицей, но нрав имела совсем иной — полная жизни кокетка, любительница самых разнообразных увеселений, она находила добродетель невыносимо скучной. И жизнь словно подыграла ей.

Первая брачная ночь короля — дело серьезное и государственное. По обычаю и по закону Кастильи, молодые удалялись на королевское ложе с балдахином, опускали занавеси, но при этом, как предписывал закон, оставляли открытой дверь, а за ней толпой стояли самые приближенные придворные, ожидая момента, когда из-за занавесей высунется рука с рубашкой или простыней, на которой — доказательство: кровавое пятнышко нарушенной девственности. Только тогда брак считался вступившим в силу.

В случае короля Энрике рука не высунулась ни на первую, ни на вторую ночь. Не высунулась она вообще, и придворным, наверное, просто надоело без толку собираться у дверей королевской спальни. Причин могло быть две: или принцесса вышла замуж не девственницей, или же король Энрике оказался импотентом.

В первом случае король имел право аннулировать брак и вернуть опозоренную невесту. Но, так как этого не произошло, все начали сильно подозревать, что причина — вторая. Тем более что Энрике не только весьма спокойно стал относиться к тому, что жена начала регулярно выбирать себе любовников из придворных кабальеро, но даже поощрял это, раздавая им поместья и титулы. А Хуана веселилась как могла, окружив себя смешливыми кокетливыми подружками-фрейлинами, чьи крепости тоже не требовали долгой осады.

В Кастилье рассказывали об оргиях, устраиваемых во дворце королем, и о развратности новой королевы. Именно поэтому, когда королева родила дочь, младенца сразу же окрестили «Ла Белтранеха» — намекая, что это дочка уж конечно не от короля-импотента, а от последнего из известных любовников королевы — кабальеро Белтрана де Куэвы. Энрике занервничал: сомнения в его отцовстве ставили под угрозу наследование престола, и он старался убедить окружающих, что дочь — его, но кастильские дворяне и Кортес[167] имели более чем достаточно причин сомневаться в этом.

О детях, привезенных из Аревало, Энрике, однажды поручив их воспитателям, вспоминал редко.

Все во дворце было Изабелле чужим. Разбуженная среди ночи пьяным хохотом, громкой музыкой, звуками поцелуев и стонами страсти под окнами, тринадцатилетняя Изабелла уходила в маленькую дворцовую церковь и, стоя на коленях, молила Бога унести ее из этого дворца, дать ей другую жизнь, другую любовь, другую судьбу.