– Сомневаюсь. Не представляю, как можно одновременно находиться на койке и на помойке.

– Шутник! Рифма понравилась, да? Ты должен дать нам слово, что остановишься. Тогда мистер Карлайл, возможно, и надумает выяснить, кто хотел тебя убрать. Нашей компании скандалы не на пользу.

– Ничего этого не будет, – уверенно сказал я. – Теперь ты меня, Хэффлин, послушай. Скажи Брэндону, что я могу сделать так, что Винса Кинга освободят в течение следующих сорока восьми часов. Поглядим, как он после этого заговорит.

– На этот раз ты точно проиграл. Кинг сгниет в тюрьме. Я платил взносы в Федерацию полиции не для того, чтоб убийца копов разгуливал на свободе.

– А он будет разгуливать, – подзуживал я Хэффлина, и он, сам того не желая, попался на удочку.

– Как это?

– Очень просто. У министра внутренних дел не будет иного выбора, когда он получит письменное свидетельство о том, что доказательства по делу были подтасованы.

– Что еще за свидетельство, болван?

– Экспертное заключение о том, что частицы, обнаруженные на обуви Кинга, могли пристать к подошве где угодно, а не только на месте преступления.

– Фантазируешь.

– Ничуть. Все записано черным по белому, заверено подписями и печатью и готово лечь на стол Джеймса Макмэхона.

– Он не станет ничего предпринимать.

– Ему некуда деваться. Его секретарь уже в курсе этого дела. Кинга освободят, как только достоверность новых показаний проверит независимая комиссия. Макмэхону выгодно как можно быстрее выпустить Кинга, чтобы защитить свою репутацию, не испортить репутацию правительства, и просто потому, чтоб Кинг невиновен.

– Подонок! – выругался Хэффлин и, повернувшись на каблуках, пошел к двери, но, прежде чем открыть ее, остановился, видимо раздумывая о возможных драматических последствиях. – Я вернусь, – злобно проговорил он и, тихо прикрыв за собой дверь, удалился.

Минут через пять, следуя своей проворной крысиной натуре, Хэффлин снова появился в палате. Возможно, я несправедливо сравнивал его с крысой, но мне не хватало душевной щедрости думать об оставившем службу полицейском как-то иначе. Он вкрадчиво озирался, но ступал уверенно, что было особенно заметно с моей точки наблюдения, то есть с больничной койки.

– Ей придется выйти, – сказал Хэффлин, указывая на Жаннин.

– Речь идет о судьбе моих детей! – запротестовала она.

– Я не собираюсь устраивать тут говенную пресс-конференцию! То, что я скажу, не предназначено для ушей всяких писак, – ровным голосом объявил Хэффлин. Я видел, что ему приятно выгнать за дверь Жанин: он не скрывал собственного превосходства над ней. Не трудно было представить, о чем он успел поговорить с Брэндоном.

– Это мои дети, и я остаюсь.

– Ладно, тогда я ухожу, – заявил Хэффлин.

Жанин встала в дверях. Хэффлин сделал глупость, попытавшись отпихнуть ее в сторону, потому что в следующий же миг опытный полицейский, каковым он когда-то считался, очутился на полу. Он лежал на спине, а Жанин, ухватив Хэффлина за волнистую челку, неистово колотила его головой об пол, к счастью покрытый ковролином. Если не считать нескольких шумных вздохов, борьба происходила в полной тишине.

– Жанин, он нам понадобится, ведь мы решили воспользоваться помощью Хэрроу, – предупредил я ее, но Жанин не одумалась.

Они сцепились не на шутку и катались по полу под аккомпанемент проклятий, извергаемых Хэффлином. Если б не заглянувшая в палату медсестра, схватка бы продолжалась. Увидев дерущуюся пару, она закричала и позвала охранников. Чтоб оторвать Жанин от Хэффлина, потребовались двое мужчин из службы безопасности, после чего вооруженный полицейский загнал Хэффлина в угол. Охранники сдерживали задыхавшуюся от бешенства Жанин. Я порадовался, когда заметил, что в кулаке она сжимает клок волос Хэффлина. Она его здорово потрепала. Лицо Хэффлина приобрело угрожающе багровый оттенок.

Через несколько минут появился человек в строгом костюме – представитель больничной администрации. Его сопровождал оперировавший меня хирург.

– Руководство больницы не намерено проявлять терпимость к подобного рода бесчинству, – заявил чиновник с усиками.

Внешне он производил впечатление человека с мягким характером, и я видел, что говорил он с преувеличенным возмущением, которого на самом деле не испытывал. Окинув взглядом испорченный кашемировый пиджак Хэффлина и разорванную блузу Жанин, он покачал головой и неодобрительно поцокал языком.

– Трудно предположить, что люди вашего круга могут дойти до рукоприкладства. Такие сцены – не редкость в травматологических пунктах, куда привозят пьяных болельщиков, но у нас, в условиях стационара, такого рода поведение немыслимо. Мне сказали, что вы, мисс Уайт, журналист. Не думаю, что вашему издателю понравится новость о том, что одна из его сотрудниц затеяла дикую драку и каталась по полу с джентльменом.

– Драку затеяла не я, – храбро ответила Жанин. – Это он на меня напал. И думаю, моему издателю понравится, что его сотрудники могут за себя постоять.

Хэффлин протестующее замахал руками из своего угла.

– Я пришел не для того, чтоб разбираться, кто прав, кто виноват. В этой палате произошел серьезнейший инцидент. Если что-либо подобное повторится, руководство поставит перед нами вопрос о нецелесообразности стационарного лечения мистера Кьюнана в нашей больнице. Мы обязаны заботиться о безопасности наших пациентов и всего персонала.

Чиновник сжал губы и взглянул на меня довольно кисло, как на кукушонка, подброшенного во вверенное ему гнездо. Я принял решение.

– Как говорила моя бабушка, никогда не засиживайся там, где ты нежеланный гость, – сказал я, свешивая ноги на пол. Это движение чуть не лишило меня сил, но я мужественно улыбался.

– Куда ты предлагаешь отправиться? – спросила Жанин.

Освободившись от двух охранников, она встала, подбоченясь, рядом со мной.

Нахмурив брови, в такой же позе, руки в бока, стояли две медсестры, хирург, усатый администратор и даже охранники, – можно подумать, будто все они приготовились кого-то линчевать.

– Не вижу смысла здесь задерживаться, – сказал я. – Ясно, что мое присутствие нежелательно.

– Нет, Дейв, это несправедливо, – сказала Жанин. – Не ты же дрался.

– Мистер Кьюнан, вы мой пациент, – покровительственно сказал хирург, – вам требуется полный покой и тишина. После такой операции, как ваша, существует опасность внутреннего кровотечения. В следующий раз вам может не повезти так, как повезло прошлой ночью.

– Пусть попробует испытать судьбу, – презрительно вставил Хэффлин, – такие дураки, как он, не ценят, когда им живется хорошо.

– Я настаиваю на том, чтоб вы остались у нас, – сказал хирург.

– А я настаиваю на том, чтоб уйти от вас, – ответил я, стараясь встать на ноги. – Слишком многое поставлено на карту.