Иван Казанцев

Плач домового

Мне кажется, что со временем, мы перестаем замечать удивительное, окружающее нас. Это прочно влилось в нашу жизнь, став суевериями, сказками, страшилками, которыми пугают друг друга дети в лагерях перед сном. О чем рассказывают друг другу взрослые, чтобы посмеяться ночью в лесу, у костра. Об этом шепчут старики, прежде чем закрыть за собой дверь и покинуть этот мир. Но если мы не замечаем, это не значит, что оно исчезло. Люди больше не видят жар-птиц, несущихся с первыми лучами солнца в небе. Люди больше не просят помощи у лешего, поиске ягод и грибов. Не слышат весенних песен русалок на реке, когда сходит лед. Но это не значит, что этого нет.

Я любил ночевать в доме моей бабушки. Дом был кирпичный, с большой печкой. Мой дедушка хорошо постарался, чтобы дом был крепким и уютным. Никогда не забуду запах, который пропитал этот дом. Запах сгоревших в печке дров и угля вперемешку с запахом борща, который так любил мой дедушка. Когда я ложился спать, бабушка всегда читала мне на ночь сказки про домовых, леших и прочих сказочных существ. Как они помогали путникам отыскать сокровища или спасти любимых. Бабушка говорила, что я засыпал под эти истории с улыбкой.

Деревня, в которой жила бабушка, была относительно небольшой — домов сорок. Некоторые из них пустовали, почти везде жили такие же старики, но было и несколько молодых семей. Все друг друга знали. И когда я с сестрой приезжал в гости на выходные — это всегда был небольшой праздник: пирог с капустой и картошкой, беляши и лепешки. Но, в отличии от меня, сестра не любила ночевать в доме бабушки, она говорила, что по ночам ее пугает домовой. Я в это не верил, бабушка тоже, иногда посмеивалась над внучкой, называя ее трусихой. В общем, мы подросли, и сестра перестала ночевать вместе со мной в бабушкином доме.

Однажды я сидел на кухне, помогая бабушке раскатывать лепешки к ужину. И вдруг услышал завывания в печке. Он были похож на вой собаки, только более низкий и похожий на плач. Этот вой даже заглушал треск поленьев в печи.

— Бабушка, а что это воет? — спросил я.

Она прислушалась, посмотрела на меня, затем закрыла заслонкой печку.

— Ветер в трубе воет, — сказала бабушка и потрепала мои волосы.

За ужином мы ели щи с лепешками и сметаной. Вдруг дедушка прислушался.

— Никак домовой воет, — сказал он бабушке, — к беде.

— Типун тебе на язык дед, что ты несешь? Ветер это.

— Глянь в окно, нет ветра на улице! Точно тебе говорю — домовой это.

— Хватит внука пугать! — рявкнула на деда бабушка.

— Да кто его пугает, он же взрослый уже! Ты же не боишься? — спросил меня дедушка.

Я отрицательно покачал головой. Мы закончили ужин, и пошли с дедом поливать огород.

— Деда, а какая беда может случиться, если воет домовой? — спросил я.

Дед затянулся папиросой.

— Всякое может случиться — дом сгорит или хлев рухнет. Или что похуже.

— А что может быть хуже?

— Помрет кто-нибудь.

— Кто?

— Не знаю. — Дедушка почесал затылок. — Давай-ка поливай вишню получше.

Я направил воду из шланга, чтобы поливать кусты вишни как меня учили. Закончив полив, мы смотали шланги, сложили все в сарай и пошли в дом. Бабушка напомнила дедушке, что они собирались на день рожденья к соседке. Они переоделись в праздничное и пошли, оставив меня одного дома.

— Ты уже взрослый, бояться не должен, — сказала мне бабушка. — Следи за домом и ложись спать в одиннадцать, мы придем поздно.

Я кивнул.

— Смирно! — скомандовал дедушка

Я вытянулся по стойке смирно.

— Дом охранять! Бабушкины указания выполнять! И не пакостить! Понял!

— Так точно!

— Вольно, салага, — улыбнулся дедушка и ткнул меня пальцем в бок.

Мы все засмеялись. Я проводил их до калитки, помахал вслед и вернулся в дом. По телеку шли мультики. Я взял из вазы на холодильнике пару конфет — так, чтобы бабушка не заметила, и устроился на диване. После мультиков стали показывать какой-то боевик. Я долго-долго жевал первую конфету, когда услышал знакомый вой. «Домовой воет», — вспомнил я слова дедушки. Проглотив конфету, я встал с дивана и пошел к печке. Вой был похож на ветер в трубах, я посмотрел в окно. Черемуха не колыхалась от ветра. Я включил свет, отодвинул заслонку в печи, посмотрел внутрь. Вой прекратился. Поставив заслонку на место, я сел на диван, продолжив смотреть боевик.

Незаметно прошли два часа, стемнело. Спрятав фантики от конфет, я застелил себе кровать, умылся, почистил зубы, переоделся в пижаму. Взяв с полки свою любимую книжку, лег в кровать и стал читать. И вот, спустя пару страниц, я вновь услышал вой из печки. Мурашки пробежали по спине. Я продолжил читать, стараясь не обращать внимания на вой. Но не получалось. Я закрыл книгу и уставился в потолок. «Помрет кто-нибудь», услышал я в голове слова дедушки. Руки задрожали. Отложив книгу, я встал, обернувшись одеялом. Не знаю, что меня больше беспокоило — сам вой или слова дедушки о смерти. Я протянул руку к заслонке, пальцы дрожали, по спине опять пробежали мурашки. Вздохнув, я отодвинул заслонку. Вой прекратился. Всматриваясь в темноту печки, я пытался сообразить, что делать дальше.

— Почему вы воете? — спросил я. — Кто-то должен умереть?

Несколько секунд я помолчал.

— Я не хочу, чтобы кто-то умер.

В печке раздалось тихое шуршание и ко мне повернулись две красные точки. Их форма напоминала глаза кошки. Я еле сдержался, чтобы не закричать от ужаса, по спине пробежали мурашки. Глаза посмотрели на меня и медленно моргнули.

— Я нех… хочу… чт… чтобы…

Из печки раздался низкий голос.

— В этом доме никто не умрет, дитя, — глаза медленно моргнули, — в ближайшие годы.

Я сглотнул, чтобы прочистить горло.

— А почему вы воете?

Глаза отвернулись от меня, раздался тяжелый вздох. Затем шмыганье, и глаза вновь повернулись ко мне.

— Смерть настигла моего брата. Я оплакиваю его.

— П… примите мои соболезнования, — зачем-то сказал я.

— Ох… дитя… — прошептал голос.

Я сглотнул.

— А почему он умер?

— Дом опустел, он умер.

— Какой дом?

— На краю деревни.

— Дом Куликовых? Но они же приезжают раз в месяц, — сказал я.

— Больше они не будут приезжать, свет погас.

— Какой свет?

— Жизни. Когда гаснет жизнь хозяев дома, гаснет жизнь домового, — раздался вздох.

Я пытался понять сказанное.

— Куликовы умерли?