Францу Фрёстлю уже почти девять лет. Он живёт с мамой, папой и старшим братом в Заячьем переулке. Лучший друг Франца – Эберхард. Он учится вместе с Францем во втором «Б» и сидит с ним за одной партой. Лучшая подружка Франца – Габи Грубер. Она живёт в соседней квартире. Габи тоже второклассница, только ходит не в «Б» класс, а в «А».

После школы Франц идёт к Габи и остаётся у неё, пока его папа и мама не придут с работы. Габи часто говорит: «Моя мама – и для Франца мама. Дневная!»

Слышать такое Францу не очень приятно.

Габину маму он очень любит, но считает, что это неправильно – называть её «дневной мамой». Франц думает так: «Если Габина мама – дневная, то моя мама – ночная, что ли? Но она же и утренняя, и вечерняя, и субботне-воскресная, и праздничная! И вообще, мама у человека только одна!»

Но всё это Франц думает про себя. Вслух он ничего такого не говорит, потому что Габи не переносит, когда ей возражают. Тогда она начинает ссориться. А Франц ссориться не любит и не умеет. Тут ему до Габи далеко! Она может ругаться долго-долго, без передышки. И Францу не удаётся даже слова вставить. Но он уже привык, что всё должно быть так, как хочет Габи, и почти никогда на это не обижается.

Франц рад, что Габи ходит в другой класс. Потому что она считает, что Францу никакие другие друзья, кроме неё, не нужны. И наверняка помешала бы дружбе с Эберхардом. Она называет его «жиртрест безмозглый»!

Но у Эберхарда мозги очень даже есть, и он совсем не «жиртрест». Просто у него лишний вес. И он очень добрый. С ним Франц никогда не спорит и не ссорится. И Эберхард никогда не станет угрожать Францу, как это часто делает Габи:

– Раз ты такой тупой и противный, я себе другого друга найду!

Кстати сказать, Эберхард Габи тоже не особо жалует. Хотя ничего такого он Францу не говорит, потому что не хочет причинять другу боль. Но Франц всё равно об этом догадывается.

Ещё с марта Франц знал: в мае, в третий понедельник месяца, их класс едет за город. На два дня. Ночевать они будут в хостеле[1]. Учитель второго «Б», герр Свóбода, постоянно напоминал об этой поездке.

– Природа! – с энтузиазмом восклицал он. – Поход! Лес!

(Герр Свóбода всегда говорит очень коротко, прямо как командир какой-то! Поэтому Франц ещё в первом классе дал ему прозвище Ать-два.)

Эберхард ждал поездки с нетерпением. А Франц не был до конца уверен, нужно ли ему радоваться. Его одолевали сомнения. Дело в том, что второй «А» тоже собирался за город. Целых два дня находиться вместе с Габи и Эберхардом – это будет нелегко.

– Как мне с ними быть? – спросил он маму. – Они же терпеть друг друга не могут!

Мама ответила:

– Не волнуйся, Франц! Всё как-нибудь образуется!

Франц кивнул. Но продолжал ещё чуть-чуть сомневаться.

И, к сожалению, его сомнения подтвердились!

Сложности начались уже за неделю до поездки. В школе Эберхард спросил Франца:

– Мы ведь в автобусе сядем рядом?

– Ясное дело, – ответил Франц.

В тот же день после школы Габи сказала:

– Ясное дело, Франц, в автобусе мы будем сидеть вместе!

– Я думал, ты хочешь сидеть с Сандрой, – удивился Франц.

Сандра – Габина дообеденная подружка. Она тоже учится во втором «А».

– Сандра не поедет, у неё корь, – сказала Габи.

У Франца не хватило духу признаться, что он уже пообещал Эберхарду сесть в автобусе рядом с ним.

Каждый вечер перед сном Франц размышлял: «Если я сяду с Габи – Эберхард огорчится. А если сяду с Эберхардом – Габи разозлится».

Каждый раз Франц откладывал решение на следующий день.

И только в воскресенье перед поездкой он сказал себе: «Огорчить кого-то – это хуже, чем разозлить. Так что я сяду с Эберхардом. Но Габи скажу об этом только по дороге к автобусу, а то она разозлится уже сегодня!»

В понедельник, без пяти восемь, Габи и Франц вышли из дома. Габина мама хотела проводить их до школы и помахать вслед автобусу, но Габи решительно отказалась.

– Мы же не маленькие, – заявила она. – И всяких там усей-пусей нам не надо!

Франц хотел обо всём сказать Габи ещё в подъезде.

Но на неё напало верещательное настроение. Она тараторила без умолку.

Про то, что она взяла в дорогу конфеты. Про то, что её новые турботинки натирают пятки. Что, по её мнению, это полная чушь – селить мальчиков и девочек в разных комнатах. Что они с Францем не смогут сидеть в автобусе на передних сиденьях, потому что там совершенно точно сядут Ать-два и фрау Майер. И так далее, и так далее, и так далее…

Три раза Франц пытался встрять в Габино верещание и пищал:

– Мне надо тебе кое-что сказать!

Но пищал он слишком тихо. Габи даже не заметила, что он хочет ей что-то сказать.

Когда Франц волнуется, голос всегда его подводит. Он становится писклявым. Иногда ему вообще не удаётся произнести ни звука; тогда приходится молчать и ждать, пока волнение не уляжется.

Когда Франц и Габи подошли к школе, автобус уже стоял там. А рядом с ним – Ать-два и фрау Майер.

– Давай быстрей! Мы последние! – крикнула Габи и побежала на посадку.

Франц остановился и сделал вид, будто завязывает шнурки. И смотрел, как Габи заходит внутрь.

– Живо, живо! – крикнул Францу Ать-два.

Франц оставил шнурки в покое и побрёл к автобусу. Из последнего окна ему махала Габи, из предпоследнего – Эберхард.

– Доброе утро, – сказал Ать-два Францу.

Фрау Майер сказала Ать-два:

– Мальчик такой бледный… Он не заболел?

Ать-два снял с Франца рюкзак.

– Это от волнения. А так он совершенно здоров!