Он мог оставить их в живых. Или убить. Совсем как Господь Бог в день Страшного суда.

Эта мысль неизменно вызывала у него чувство удовлетворения.

Откинувшись на спинку кожаного кресла в своем небольшом, изящно меблированном кабинете, он достал ножницы для обрезки сигар. Они были маленькими, однако достаточно острыми. Пламя камина отразилось на их медной поверхности, когда он отрезал кончик туго свернутого табачного листа. Спустя мгновение он взял суженный кверху хрустальный бокал для бренди, чтобы сполна насладиться вкусом дорогого, хорошо выдержанного коньяка, который как нельзя лучше подходил к его сигаре. Он был готов к встрече с белокожей блондинкой, падшей женщиной, проституткой, начисто лишенной моральных устоев. Совсем как его мать.

Он в задумчивости вертел в руках бокал с янтарной жидкостью, глядя на стекавшие по бокам струйки. Убийство было делом рискованным, требовавшим крайней осторожности и самой тщательной подготовки. Он уже проделывал это раньше и, если потребуется, не задумываясь, совершит снова. Он был ловок и хитер – куда хитрее тех людей, которые непременно попытаются его выследить, – и придирчиво отбирал свои жертвы. «Однако с этим делом нельзя больше тянуть», – подумал он и пожал плечами, словно смирившись с неизбежным. Решение было принято.

Когда все вокруг затихло, и огонь в камине почти погас, он отставил бокал в сторону, отпив не больше двух глотков, и аккуратно положил сигару на фарфоровую пепельницу рядом с ножницами. После чего не спеша, вынул из обитой бархатом коробочки кольцо, надел его на палец и долго любовался им. Это был золотой перстень с печаткой из слоновой кости, на которой было вырезано изображение соловья.

Настала пора действовать.

Пока он не спеша пробирался по темному переулку в южном конце города, им понемногу начинало овладевать возбуждение. Предвкушение встречи с женщиной доставляло ему едва ли не большее удовольствие, чем само обладание ею. Скоро она должна прийти. Он уже успел досконально изучить ее расписание. Она появилась на несколько минут позже обычного, что несколько удивило его. Однако он не был удивлен ее слезами.

Чуть раньше на этой же неделе она сообщила ему о том, что беременна и что, если он не позаботится о ней, она предаст его имя огласке. Какая жалость! Он до сих пор не успел пресытиться ею, и ему все еще нравилось слышать, как она урчит под ним, приподнимая бедра, чтобы сделать его обладание более полным. При этой мысли он тут же почувствовал себя на взводе, по телу пробежала дрожь. Но такова жизнь – желания человека зачастую неосуществимы. Она знала о нем слишком много. Кроме того, рано или поздно ему все равно придется, как она сама выразилась, «позаботиться» о ней.

Он подождал, пока она приблизится, и появился перед ней, отойдя от выщербленной кирпичной стены. Увидев его, женщина побледнела от тревоги, вскоре сменившейся неподдельным страхом. Судя по выражению ужаса в ее больших зеленых глазах, она понимала, что совершила роковую ошибку, осмелившись ему угрожать. Несмотря на душный летний вечер, ее бил озноб.

– Что вам нужно? – спросила она шепотом.

Он сделал шаг в ее сторону.

– Мне нужна ты.

Ее накрашенные губы слегка приоткрылись от изумления, и она облегченно расправила плечи: его слова были истолкованы неверно. Женщина осмотрелась по сторонам.

– Здесь?

Он усмехнулся.

– Да, здесь. Хотя сегодня ночью, моя дорогая Люсиль, у меня нет желания наслаждаться твоими прелестями. – Он неторопливо снял перчатки, обнажая крепкие сильные руки. – Ни сегодня, ни впредь.

Когда он подошел к ней еще ближе, в глазах ее вспыхнул ужас.

– Умоляю вас, не делайте этого! – Слова ее потонули в рыданиях, взгляд метался из стороны в сторону, словно в надежде на то, что кто-то появится и спасет ее.

Она попыталась бежать, однако ноги запутались в складках длинной дешевой юбки. Он обхватил ее за талию, такую тонкую и изящную, что переломить ее не составляло никакого труда, и притянул жертву к себе. Все ее существо дрожало от страха, столь сильного и всеохватывающего, что ему стало почти жаль ее.

Бостон задыхался от летнего зноя.

Элис Кендалл рассеянно заправила за ухо непокорную прядь белокурых волос. В ее маленькой юридической конторе царила невыносимая жара, однако Элис почти не замечала этого. Вынув из папки сложенный газетный лист, она уже в который раз прочитала броский заголовок, который ей никак не удавалось выбросить из головы:

СЫНУ ИЗВЕСТНОГО ВЛИЯТЕЛЬНОГО ЛИЦА ПРЕДЪЯВЛЕНО ОБВИНЕНИЕ В УБИЙСТВЕ

Она вырезала эту заметку из газеты еще на прошлой неделе, хотя сама не могла объяснить, зачем. За те короткие девять месяцев, что она занималась адвокатской практикой, Элис сумела завоевать себе некоторую известность, выступая защитником в небольших, но запутанных судебных делах. Несмотря на то, что на данном этапе карьеры ей казалось неразумным выступать защитником по обвинению в убийстве, это было настоящее серьезное дело, о котором она давно мечтала.

Задумчиво постукивая пальцем по бумаге, она принялась читать:

«Лукасу Хоторну, сыну Брэдфорда Хоторна, одного из самых известных граждан нашего города, предъявлено обвинение в убийстве Люсиль Руж, куртизанки, которая была обнаружена мертвой в переулке Бикман рано утром в воскресенье. После своего ареста во вторник днем Хоторн был освобожден под залог в пятьсот долларов.

Лукас Хоторн, которого все также знают как владельца пользующегося дурной славой мужского клуба «Найтингейл-Гейт», в настоящее время избегает общения с журналистами. Старший из сыновей Хоторна, Грейсон, заявил в самых сильных выражениях, что убежден в невиновности брата. Средний сын, Мэтью, по нашим сведениям, вскоре должен вернуться в Бостон из Африки. Для нас явилось полной неожиданностью, что Брэдфорд Хоторн, уважаемый глава семейства, наотрез отказался давать какие-либо комментарии по поводу случившегося».

Братья Хоторн были хорошо известны всему Бостону. Будучи детьми властного, деспотичного отца, они, даже став взрослыми, по-прежнему держались обособленно. По слухам, все трое были сказочно богаты, невероятно красивы и на редкость высокомерны.

Лукас Хоторн, как уже приходилось слышать Элис, отличался самым необузданным нравом, а сверх того такой красотой и обаянием, что каждый раз, когда он являлся в суд для предварительных показаний, женщины рядами выстраивались вдоль лестницы, чтобы взглянуть на него. Элис также слышала о том, что, когда он поднимался по гранитным ступенькам, они пытались дотронуться до его одежды и разражались громкими рыданиями, едва он исчезал за толстыми дубовыми дверями. Ей было совершенно непонятно такое отношение к человеку, официально обвиняемому в убийстве.