Оксана Ююкина

За стеной

Тук-тук. Тихий стук едва заметно раздается в суматошном гвалте голосов и детского смеха. Его могли не заметить, не услышать, пропустить мимо, но кое-кто ждет его сильнее чем Деда Мороза в новогоднюю ночь. Тонкие пальцы несмело стучат в ответ, содрогаясь от счастья и ужаса. На детских коленях лежит потрёпанная бумажка с алфавитом, исписанным точками и тире.

Эти загадочные перестукивания начались месяц назад. Глубокой ночью раздался глухой стук, в котором могло уместиться всё отчаяние мира, вся боль раненой души. Женьке Гришкову даже показалось, что с той стороны кто-то бьётся головой. И он застучал в ответ. Тихо, бережно, ласково, словно спрашивая «ты в порядке?». Удары с той стороны смолкли, чтобы раздаться снова, совсем иначе, как будто стучащий пытался что-то сказать. Мальчуган не знал этого языка и отвечал как умел, повторяя незнакомый ритм. Через несколько минут всё затихло. С тех пор вечерние «разговоры» повторялись каждую ночь, продолжая звучать равномерным повторяющимся стуком. Женя не понимал, что это значит, но продолжал отвечать. Как-то раз он даже пытался позвонить в соседнюю квартиру, но был за ухо оттянут воспитателем — им нельзя беспокоить других жильцов. Тайна человека за стеной осталась не раскрытой.

Загадка открылась с другой стороны, тогда всё обрело смысл. Игрушечный окоп под кустом, пластиковые автоматы и картошка, украденная с кухни вместо гранаты. Ритмичный стук, засевший в голове, чтобы успокоиться в ожидании «врага».

‒ Ты чего тут S.O.S выстукиваешь, малой? — «командир» выглянул из-за куста, не скрывая своего удивления.

‒ Кого выстукиваю? ‒ не понял Женя, глядя на старшего как перепуганный первоклассник на удава.

‒ S.O.S азбукой Морзе. Врагов-то нет! ‒ возмутился светловолосый парень лет четырнадцати.

‒ А что такое азбука Морзе? И кто такой сос?

‒ У-у-у-у. Темнота. Дам тебе книжку вечером почитать. А пока сиди тихо, ‒ старший кивнул и ушел дальше «воевать». Потёртая книга подарила Жене Гришкову новый мир — мир точек и тире. Той ночью мальчик сказал морзянкой своё первое слово — «слышу». Стук за стеной впервые за месяц изменился.

О чем говорили эти двое не знал никто другой. Знающим морзянку было неинтересно слушать, не знающих просто раздражал ночной шум. Правда за месяц к причудам Женьки привыкли и даже услышали в его ладонях колыбельную. Друзья через стенку «говорили» много, долго, с упоением, забывая о сне и засиживаясь до рассвета. Единственное негласное правило соблюдалось строго — разговоры никогда не касались их самих.

Зеленоглазый Женя с тех пор жил только ожиданием вечерней беседы — когда его спрашивали «сколько сейчас времени?», он бодро отвечал «осталось пять часов». Застенный друг говорил скупо, коротко, но детской фантазии хватало фразы «Китай. Рис. Балконы», чтобы представить далекую страну, где питаются клейкой сладкой массой. По крайней мере в их детском доме готовили рис именно так. Женя скривился, вспоминая этот мерзкий слипшийся комок. И кто вообще придумал выращивать эту гадость прямо на балконе, затапливая его водой? Когда-то давно, в прошлой жизни, Женя устроил потоп на целых три этажа. Он всего лишь хотел поиграть в отважного капитана, но ванной показалось мало. Соседи кричали, угрожали судом, полицией и другими страшными словами. Мама молча кивала, соглашалась, но наказания так и не последовало. А тут раз и специально балконы затапливают! Впрочем, в чужую страну со своим уставом не ходят, поэтому Женя просто восхищался этими странностями и слушал.

Слушал о местах, где солнце не садится месяцами — лишь описывает круг по линии горизонта, согревая ночь, слушал о загадочных гейзерах, вода в которых словно кипяток, даже когда на улице зима и снег. Слушал об удивительном мире, недоступном и загадочном для девятилетнего мальчишки. Женя задавал вопросы, иногда засыпая под мерный стук ответов, убаюканный своим воображением и твёрдой рукой незнакомца.

Спустя ещё месяц настал день, которого мальчик боялся больше всего. Стук не прозвучал. Тихо было и на следующий день, и после, и через неделю. Женя стучал сам, слушал тишину, и каждым ударом по стене забивал раскалённые гвозди в своё ранимое детское сердце. Прошло несколько невыносимо долгих месяцев, прежде чем стук раздался снова. Грубый, бессмысленный, требующий замолчать и исчезнуть. Женя не сдавался неделю. Может, его друг забыл азбуку Морзе? Может, у него был плохой день, и он хочет побыть один? Семь оправданий — по одному на каждый день, успел придумать Женя, когда к нему подошла женщина, наводящая трепетный ужас на всех воспитанников.

‒ Евгений, сегодня приходили с жалобой, что ты стучишь в стену и не даешь людям спать. Они только недавно заехали, очень устали и им совсем не до твоих глупых шалостей. Веди себя как подобает, — отчитала мальчишку директриса, оттащив в укромный уголок, чтобы никто не слышал. В её глазах таилась печаль и жалость, но с губ продолжала срываться лишь строгость и напускное раздражение. Им и так позволили слишком много — разместить весь приют в многоквартирном доме, предназначенном под снос. Год, чтобы успеть отстроить до конца новое здание или оказаться на улице.

‒ Хорошо… ‒ едва пролепетал мальчик, подавляя непрошенные слезы обиды. Его бросили. Снова.

Больше никто не звал на помощь, не рассказывал про Китай, Индию, Вьетнам и другие далёкие страны. Ещё через три дня Женя смирился и попросил кровать у окна. Ждать ему было больше нечего — человек, который жил в его сердце, ушёл. И всё же… Сдаться так просто мальчонка не смог. Украдкой расспрашивал соседей, подслушивал беседы новых жильцов под окном. О его друге было практически ничего не известно. Да и человеком хорошим он не был: вечно пьяный, шумный, агрессивный мужчина лет сорока, всегда без денег и в поисках какого-то мусора, чтобы найти и обменять его на самую замызганную копеечку. Копеечку, уходящую на горючее пойло. Детская обида выходила горькими слезами, когда никто не видел.

А ведь «сосед» не всегда был таким, только кому какое дело? Кого интересует чужое счастье? Кто спросит о том, как уважаемый человек — военный! опустился до того состояния, когда и встать с первого раза не получается? Кто выслушает его историю о том, что по чужой вине в один миг он был лишен всего? Никто, кроме маленького Жени, не хотел слышать. Но именно ему полковник рассказать не мог. Не смог сказать, что в один миг лишился и жены, и сына. Никогда больше ему не услышать