Ольга Даминова

Дыра

Джинсы вывалились с самой верхней полки, когда Анна перебирала вещи. Теплые подальше, летние поближе, платья, шорты и купальники, которые она вряд ли наденет. Но привычные действия помогали наступить следующему дню, упорядочивая хаос в душе.

Когда — то самые любимые, рваные на коленях джинсы, теперь заставляли морщиться. Она вспомнила, как отец, увидев ее в них, рассмеялся собственной шутке: «Мы можем позволить себе и целые».

Она тогда не стала ничего отвечать, ясно же, что ему не понять. Ей надоели форменные школьные платья, правильные блузки, скромные юбки чуть ниже колена, это был ее бунт. Бунт против жизни по правилам. Ведь она смогла настоять на том, чтобы поступать в театральный, а не экономический, куда мечтали родители. И вот теперь ещё один шажок к себе — рваные на коленях джинсы.

Но морщится ее заставляет другое. До нее больше не дотронутся пальцы ее мужа. Она уже целый год скучала по его прикосновениям. В них было так много тепла и близости, гораздо больше чем в словах и взглядах. Он умел извлекать чувства кончиками пальцев, и Анна, как и его скрипка, превращалась в звуки и резонансы.

Она всегда спешила на лекции, боясь опоздать даже на минуту, каждый раз застывала на мгновение в дверях института, чтобы точно удостовериться, да, она здесь. Сбывшаяся мечта, которую следовало обжить, чтобы наконец поверить в нее. Сделать привычным то, что казалось пока чудом. Она будет режиссером, создавать собственные миры и населять их.

Но среди этих амбициозных ребят с факультета, которые уже все умеют и знают, ей было не по себе. Были среди них и девушки, но такие стальные, что веяло холодом и сами собой распрямлялись плечи. Потому она ходила на все вечеринки, которые про себя называла артхаусными. Так приближалась, усваивала среду, в которой ей хотелось быть своей. Она проглатывала разговоры, почти не участвуя в них, вместе с бутербродами пережевывала привычки и новые условности. Дома долго лежала в темноте, вспоминая обрывки фраз и манеру держаться. Ей казалось, что она слишком обыкновенная, простая, а если копнуть, то внутри пустота, и она старательно наращивала панцирь из загадочности и новых привычек, подцепленных у очередной будущей актрисы, режиссерки, сценаристки.

С Кириллом она познакомилась на одной такой встрече. Он казался здесь своим, хотя как и она, был впервые. На Анне были те самые джинсы, вызвавшие усмешку отца, рубашка и вырвавшиеся на свободу из пучка кудри. Они столкнулись в дверях кухни, он нес сразу несколько бокалов, стараясь не выплеснуть содержимое.

— Ты как? — спросил он, смотря как по ее белой рубашке расплывается пятно от вина.

— Нормально, можешь принести мне ещё выпить? — попросила Анна

— Если ты настаиваешь — улыбнулся Кирилл и исчез в проёме со свисающими лентами стекляруса.

Когда он вернулся, она уже сняла рубашку и сидела просто в бюстгальтере. Слава богу он оказался довольно приличным, черного цвета и без кружев. Кирилл присел рядом.

— Прости. Тебе отдать футболку? Хотя я бы предпочел сохранить все как есть, — сказал он, откровенно любуясь ее обнаженными плечами. Кудри рассыпались по ним беспорядочными, но такими живописными волнами, что Кирилл на мгновение перестал дышать.

— Ок, прощаю, мне не холодно. Я Анна, — и она зачем-то по-мужски протянула ему руку.

Он наклонился и поцеловал пальцы.

— Кирилл. А можно я хотя бы сегодня побуду твоим рыцарем? Обещаю больше никаких спа процедур из вина.

— А как насчёт других напитков?

— Только внутрь! — рассмеялся он.

Они болтали обо всем на свете, с Кириллом было удивительно легко, она перестала притворяться кем-то более значительным и расцвела. А он улыбался ее рассказам и водил пальцем по коленке в дырке её джинс, словно выводил там какие-то тайные знаки. Внутри что-то взлетало, осыпалось яркими вспышками фейерверков и взмывало снова. Стараясь не показать, как ее волновали прикосновения, она попросила его рассказать о себе. Но Кирилл только улыбался и продолжал водить по ее коже — круги и зигзаги.

Сейчас, стоя перед шкафом, она вспомнила этот день и лицо залила краска. Она больше не звучит, его пальцы забыли о ней. Когда-то ещё можно было всё вернуть, и даже эти касания обнаженной коленки. Целый год она лелеяла новую мечту, заставить его обнять себя, взять ее руку в свою.

Это всегда значило для нее больше, чем что либо ещё. Тихое «я люблю тебя», «да» в ЗАГСе, все это не шло ни в какое сравнение с лёгким движением его пальцев по ее коже. Она верила в них сильнее. И вот все закончилось, он вроде и смотрит на нее по-прежнему, но не может дать ей ничего из того, что дарил так щедро.

Когда она узнала, что он скрипач, то не могла поверить. Музыканты всегда виделись ей хрупкими юношами, тщедушными и обязательно с изъяном. Кирилл был атлетически сложенным, высоким и больше напоминал героя с обложки бульварного романа: каштановые волосы, крепкий пресс, который он продемонстрировал, сняв с себя футболку, чтобы быть с ней на одной волне на той вечеринке.

Но когда он начинал играть, эта внешняя привлекательность отступала, звуки окружали его тело и скрывали все то, что могло отвлечь от музыки.

Однажды сидя на концерте, Анна поняла, что всегда будет на вторых ролях. Да и сейчас она не смогла бы сказать, о чем он сожалеет больше. В одном Анна была уверенна, она не единственная в его жизни и с этим приходится считаться.

Кирилл весь этот год вроде бы был рядом и в тоже время так далеко, а она обзванивала всех знакомых и друзей в поисках решения. Поглубже запихнула джинсы в шкаф, рванина без его касаний, теперь была просто дырой, глупым, юношеским бунтом.

После знакомства они почти все время проводили вместе, с ним она делилась своими задумками и планами на съемки выпускного фильма. А он каждый вечер раздевал ее и извлекал чувства, которые до того спали в ней. Свадьба была таким естественным продолжением их романа, что когда они стали жить вместе, то не сразу поняли, что вот всё уже серьезно. Купили кровать, шкаф, вешали вместе шторы, красили в съемной квартире стены. Ругались, когда он не хотел ехать на ужин к ее родителям, остановить бы то мгновение. Анна хотела бы ругаться с ним каждый день, чтобы