Если бы к литературе были применимы табели о рангах, то Карела Полачека следовало бы считать третьим по значимости чешским сатириком и юмористом — после Гашека и Чапека.

«Полачек в отличие от Карела Чапека был настоящим юмористом, то есть человеком грустным, — вспоминает чешский писатель Франтишек Кубка. — Ни у кого я не видел таких печальных глаз, как на смуглом лице Полачека. Пожалуй, только Зощенко посмотрел на меня столь же скорбно, когда я в январе 1935 года сидел рядом с ним за столом в Ленинграде.

Полачек во многом близок Зощенко и по характеру своего творчества, представлявшего собой сатирическую энциклопедию чешского мещанства».

Трудно найти чеха, который бы не читал его. Но для большей части критики творчество Полачека долгое время как бы не существовало. Это в значительной мере объяснялось особенностями самого дарования Полачека. Его взгляд на мир казался чересчур обыденным, приземленным. Он был слишком тесно связан с жанрами литературной периферии — газетным фельетоном, бытовым анекдотом. Не так-то легко было разглядеть глубокое содержание за внешней развлекательностью, художественную новизну — за кажущейся традиционностью формы. И Полачека постигла участь его предшественника на ниве чешского юмора Ярослава Гашека: лаврами признания он был увенчан посмертно. Лучшие произведения Полачека по праву вошли в фонд национальной классики.

Родина писателя — маленький городок Рыхнов-над-Кнежной. Здесь 22 марта 1892 года у владельца бакалейной лавки родился сын Карел. Будущий сатирик помогал родителям обслуживать покупателей и вытаскивал старушкам счастливые лотерейные билеты. Автобиографическому герою одной из ранних повестей Полачека — репортеру Скальскому вспоминается такая привычная картина жизни родного городка:

«Пятница — и воздух насквозь пропитан запахом пирогов. Жарища такая, что мухи засыпают на потолке. Неожиданно во дворе раздаются булькающие звуки шарманки. Общинный нищий („Дай вам Бог здоровьица!“) исполняет на своем страдающем одышкой инструменте „Дунайские волны“. Дети приносят ему крейцеры и куски хлеба. Он перестает играть и гнусавит: „Дай вам Бог здоровьица!“ — и дети удивляются тому, что от него исходит какой-то странный нищенский тухлый запах. Вот уже тридцать лет каждую пятницу он ходит по городу и играет „Дунайские волны“. А гимназист Скальский должен зубрить неправильные греческие глаголы, иначе ему грозит переэкзаменовка. Скука». Атмосфера детства писателя еще не раз оживет на страницах его произведений.

Свою писательскую карьеру Полачек начал в пятом классе гимназии. Во время уроков он сочинял «сенсационный авантюрный роман», а на переменах давал его читать одноклассникам. Гонорар был столь щедрым, что на него можно было купить пару сосисок и булку. Затем юный издатель начинает выпускать «под партой» юмористический журнал «Вестготское ревю», программной целью которого было «воскрешение вестготской культуры».

Впрочем, предоставим слово для рассказа о себе самому Полачеку:

«Нет ничего удивительного в том, что я не пользовался славой прилежного ученика. Я часто проваливался на экзаменах, но ни в коем случае не по одному и тому же предмету. В восьмом классе нам было предложено в качестве сочинения написать фельетон, и я получил за него тройку с минусом. Когда я благополучно сдал экзамены, передо мной открылся целый мир. Я стал писарем у адвоката, но через два месяцы он дал мне понять, что охотно бы со мной расстался. Тогда я поступил на службу в фирму по производству противопожарного оборудования. Своих шефов мы никогда не видели — вскоре стало известно, что они сидят в панкрацкой тюрьме. Одним словом, с постоянными местами службы мне не везло. Должность с полным обеспечением я приобрел лишь после мобилизации».

К тому времени Полачек уже был пражанином и успел прослушать годичные курсы на юридическом факультете университета и в коммерческом училище.

Четыре военных года слились в памяти писателя в бесконечный маршевый переход. «Маршировали целую ночь, особенно когда был Gewaltmarsch[1], на марше ничего вокруг не замечаешь. Потом куда-то приходили и спали, и ты опять ничего не замечал. А потом снова шли дальше. И ты шел куда-то и где-то находился и ничего не знал о том, что тебя окружало». Трижды Полачек побывал на русском фронте, конец войны застал его в Сербии. Но в военных действиях он участвовал всего один раз. И тут же не замедлил попасть в плен. Как и большинство его соотечественников, Полачек отнюдь не жаждал «проливать кровь» за габсбургский престол. Но — увы! — через полчаса его «освободили» австрийские солдаты.

28 октября 1918 года Чехословакия была провозглашена независимой республикой. Полачек, едва сняв с себя австрийский мундир, вынужден был надеть новую форму. На собственном опыте ему пришлось убедиться, что милитаризм не умер вместе с рухнувшей Австро-Венгерской монархией. Затем Полачек поступил на службу в экспортно-импортную министерскую комиссию. Порядки, царившие в этом «учреждении для систематического истребления бумаги», были в такой степени достойны пера сатирика, что молодой чиновник не вытерпел и описал их — «для себя» — в рассказе «Карусель». Почти случайно (в дело вмешался знакомый Полачека сотрудник газеты «Реформа») рассказ был опубликован. И автору совершенно неожиданным образом представилась возможность удостовериться в чудодейственной силе печатного слова: его Немедленно уволили со службы.

На Полачека обратили внимание братья Чапек. Они привлекли его к участию в сатирическом журнале «Небойса», а позднее — к сотрудничеству в газете «Лидове новины», объединившей вокруг себя большую группу талантливых писателей. Работа в газете заменила Полачеку литературный институт. Он писал заметки для местной хроники, корреспонденции с маневров, фельетоны, рассказы. Вскоре фельетоны и юморески, подписанные псевдонимом Кочкодан (Мартышка), завоевали широкую читательскую популярность.

Полачек был одним из создателей и мастеров короткого фельетона, получившего в Чехии название «слоупек» (газетный столбец, колонка). Возникновение «слоупка» писатель шутя объяснял народной склонностью отпускать критические замечания по любому поводу. Подобный насмешливый комментарий самых разных сторон человеческой жизни содержали его книги «Марьяж и другие занятия» (1924), «35 слоупков» (1925), «Вокруг нас» (1927). Книге «35 слоупков» была предпослана ироническая фраза из фельетона Карела Чапека «Легко и быстро»: «В юморесках Полачека вы не найдете того метафизического, углубленного мировосприятия, каким отличался незабвенный Новалис». В этом, вероятно, самом лаконичном во всей мировой литературе «предисловии», несмотря на его нарочитую несерьезность, метко схвачено наиболее существенное в натуре Полачека: абсолютная нетерпимость к романтической отвлеченности. Сопоставлять с ним Новалиса — мистического немецкого романтика конца XVIII века — можно было только в шутку. Повод для остроумных и часто многозначительных выводов Полачеку давали самые повседневные факты. Но тут нужна была редкая наблюдательность и умение найти непривычный угол зрения. Особенно тонко Полачек умел подметить связь между внешними чертами человеческого облика и поведения и их социально-психологической подоплекой. В своих «слоупках» он выступает и как талантливый пародист. С позиций принципиального сторонника реализма он высмеивает сентиментально-романтические идиллии, бульварные романы, формалистические литературные коктейли авангардистов. А книгу «Жизнь на экране» (1927) писатель целиком посвящает веселому и едкому «анализу» стандартных приемов массовой кинопродукции.