Другим излюбленным жанром Полачека был судебный фельетон, весьма распространенный в чешской журналистике 20–30-х годов. Под его пером «соудничка» (так судебный фельетон называется по-чешски) из сухого газетного отчета превращалась в сжатый до предела сатирический рассказ с продуманной композицией, оригинальным развитием сюжета и резко очерченными характерами. В художественном построении этих миниатюр можно обнаружить традиции разнообразных литературных форм — от новеллы с неожиданной концовкой до романа в письмах. Сами по себе жизненные ситуации, служившие материалом для маленьких комедий и трагедий, развязки которых неизменно разыгрывались в зале суда, были подчас банальны. Но умение выводить на сцену персонажей, обладающих несомненной социальной типичностью, помогало автору преодолеть ограниченность бытового анекдота. Листая «соуднички» Полачека, мы попадаем в паноптикум, где для всеобщего обозрения выставлена длинная вереница мещан и обывателей. Все эти брачные аферисты, жеманные перезрелые невесты, заботливые отцы семейств, разочарованные в своих надеждах наследники, увядшие розы общества и старые бонвиваны воистину обременяют землю. И преступники и пострадавшие одинаково скудоумны и ничтожны. Но за бесстрастной и стереотипной формулой приговора, заменяющей в каждом судебном фельетоне эпилог, мы слышим голос автора, в котором звучат нотки горького сарказма. Тесные рамки газетного столбца приучали Полачека быть скупым в обрисовке своих персонажей, и он обходился всего несколькими выразительными языковыми или портретными штрихами.

Газетные жанры были для писателя своего рода разведкой боем в его борьбе с пошлостью мещанства, преступно искажающей подлинно человеческое в человеке. Вот почему в рассказах, повестях, романах Полачека мы встречаемся с темами, персонажами и ситуациями, нередко уже знакомыми нам по его «слоупкам» и «соудничкам».

Творчество Полачека-новеллиста приходится в основном на 20-е годы: это «Рассказы пана Кочкодана» (1922), «Еврейские рассказы» (1926), сборник «Без места» (1928).

Отвечая на одну литературную анкету, Полачек шутливо заметил: «Если бы писатели были объединены в средневековый цех и мое мнение что-нибудь значило для собратьев по ремеслу, я бы предложил каждому молодому подмастерью в качестве экзамена на звание мастера написать рассказ». И далее привел следующие доводы в пользу своего «проекта»: «Рассказ — труднейшее искусство развернуться на пятачке… В рассказе персонажи должны быть абсолютно ясны и действие — тоже ясным, драматичным. Каждому автору рассказа следовало бы обладать юмором, потому что юмор прочищает зрение». Вряд ли можно считать общеобязательным и всеобъемлющим такое определение жанра. Но это очень точная автохарактеристика.

В ранних рассказах Полачека немалую роль играет комизм исключительного. Писатель часто прибегает к фантастике, гротеску, гиперболе. В основе сюжета обычно лежит сатирический парадокс (например, вор возвращает пострадавшему украденное пальто, так как считает зазорным для себя носить подобную хламиду). Во многих из них, по-гашевски гротескных и неожиданных, звучит и по-гашековски резкая издевка над бюрократами и стяжателями. А порой за смехом мы улавливаем и грустную иронию.

Впоследствии писатель уже значительно реже прибегает к гиперболе и гротеску. Он стремится увидеть и показать комическое в самой повседневности. По его мнению, «добротно сделанное» литературное произведение содержит долю юмора, так как в жизни всегда обнаруживается несоответствие между сущим и должным. Юмор рассказов Полачека — юмор самой жизни. Фабула лишь оттеняет комизм обыденных обстоятельств и характеров. Каждый раз мы как бы присутствуем при выхваченной из жизни сценке, становимся немыми участниками разговора на улице или в магазине. Юмор книг «Еврейские рассказы» и «Без места» (второе, дополненное издание этого сборника вышло в 1933 году под названием «Пан Селихар освободился») — юмор преимущественно психологический. И основным средством раскрытия алогичного, комического становится прямая речь или внутренний монолог. Часто происходит как бы саморазоблачение персонажа.

Юмор Полачека социален. Образ мысли и манера речи его героев обычно носят яркий отпечаток психологии собственничества. И эта психология враждебна писателю. Недаром Пола-чек писал, что подлинные носители и «потребители» юмора — бедняки и пролетарии, а у всякого начальника «лицо постное» и на нем никогда не увидишь улыбки. Впрочем абсолютно положительных персонажей в его новеллах нет. Пользуясь известными гоголевскими словами, можно сказать, что единственный положительный герой в них — это смех. Авторское отношение выражают сами оттенки смеха, то злого и беспощадного, то снисходительно сочувственного. А сочувствие писателя всегда на стороне унижаемого.

Нередко Полачека называют бытописателем чешского еврейства. Вместе со своим предшественником Войтехом Ракоусом (Альбертом Остеррайхером) он создал в чешской литературе, так сказать, шоломалейхемовскую традицию. В 1933 году он выпустил сборничек «Еврейские анекдоты», и в самой его писательской манере было что-то от грустной иронии еврейского фольклора. Но Полачек прекрасно понимал, что людей разделяют не столько национальные различия и религиозные верования, сколько общественное положение. Характерна концовка рассказа «Большой Фишман и маленький Фишман», раскрывающего глубочайшую общественную пропасть, которая может разделять двух родственников и единоверцев. Служащий городской больницы, допустивший помазание умершего в ней Фишмана-маленького, заявляет в свое оправдание богачу Фишману-большому: «Бедного еврей от бедного христианина не отличишь»[2].

В своем творчестве Полачек во многом опирался на опыт русской реалистической классики. Он писал: «Сейчас самое время для того, чтобы литература вернулась к реалистическому способу выражения; здесь уже не сжульничаешь; зерно отделится от плевел. Лакеи Тургенева и Гончарова, разные Захары и Егорушки, своим лакейским языком произнесли не одну мысль, которая века будет жить в памяти народов». На страницах фельетонов и дневниковых записей чешского сатирика мы находим имена Писемского, Достоевского, Льва Толстого, Куприна, Горького. В числе его прямых литературных учителей были Гоголь и Чехов.

Во второй половине 20-х и в 30-х годах Полачек от фельетона и рассказа переходит к повести, пьесе, роману.

«Юмор есть столкновение реального и нереального»; «…юмор не что иное, как вскрытие жизненной правды», — два этих высказывания писателя, относящихся к почти одному и тому же времени, казалось бы, противоречат друг другу. Но в них выражены две основные тенденции его творчества: с одной стороны, склонность к фантастике и гротеску, с другой — типизация комического в самой действительности. И в этом отражается двойственное существо комического как такового. Сама реальность в сопоставлении с идеалом сатирика выступает как нечто фантастическое, уродливо-смешное, неожиданно парадоксальное. Дело лишь в том, насколько эта сторона комического непосредственно проявляется в произведении. В повести Пола-чека «На пороге неведомого» и сказке для взрослых «Волшебная колбаса» (1925), в романе-пародии «Хедвика и Людвик» (1931)[3], в сказочно-юмористической детской книге «Эдудант и Францимор» (1933)[4]повседневность преображается в кривом зеркале карикатуры, фантастическое соседствует с реальным, а привычные представления и каноны выворачиваются наизнанку. Наряду с этим он пишет комедию «Наусники» (1926), повести «Девица легкого поведения и репортер» (1926), «Дом на городской окраине» (1928), «Судебный процесс» (1932), где герои и ситуации подчеркнуто обыденны. Часто же, как, например, в юмористических повестях «Игроки» (1931), «Люди в офсайде» (1931), в сценарии фильма «У нас в Коцоуркове» (1934), одно произведение сочетает в себе обе тенденции. Но постепенно в крупных произведениях Полачека, так же как и в его рассказах, усиливается реалистически-бытовая струя. Выражением его художественного кредо становятся слова: «… величайшая сенсация — это повседневная жизнь, и я считаю самой большой задачей писателя сделать ее актуальной и сенсационной».