— Станислав Борисович, с этим надо таки что-то делать, — раздался над ухом Дежнева зычный голос Фриды Марковны.

Стас открыл глаза. Необъятная дама, главный специалист отделения во всём, включая нецензурную лексику, нависала над диваном в ординаторской, как памятник еврейской маме. К сожалению — не безмолвный. Молчать Мама Фрида не умела. Но, как она любила говорить (а говорить она любила), у такой большой женщины может быть один маленький недостаток.

Завотделением сел, сбрасывая с ног плед. Ночь выдалась, как всегда. Вроде, ноябрь. Почему-то в ноябре детей рождается меньше. Но в смены Стаса роженицы словно сговаривались. Ночь в роддоме спокойным временем не бывает. Наследие тех эпох, когда женщины рожали на шкурах мамонтов в перерывах между дневными переходами. Самый сенокос — в три-четыре ночи. Только успевай. Хорошо, если акушерки толковые. И когда они есть. А если бестолковые и их нет, то вставай, Станислав Борисыч, к станку, и вперед, лови народ из ворот. И только приляжешь после ударного труда на благо родины — появляется Фрида Марковна. С этим действительно нужно что-то делать.

— Что случилось? — поинтересовался Стас, потирая глаза руками и нащупывая очки.

Надел. Очки были убрызганы… Дежнев даже думать не хотел, чем они были убрызганы. Когда он рухнул на диван в пять утра, сил протирать их уже не было. Поэтому он поднялся, добрел до раковины и промыл их с мылом.

Когда Стас вытер руки, Фрида Марковна протянула ему листок офисной бумаги, на котором русским по белому было напечатано:

«Не нужно стесняться заведующего отделением. Он женщинами не интересуется».

Мотив знакомый, даже старый. Каждая новая медсестра, акушерка, лаборантка и даже уборщица в больнице, завидев холостого завотделением в самом расцвете сил, считала своим долгом его одомашнить. После очередной неудачи тема нетрадиционной ориентации заведующего снова становилась главным сюжетом устного народного творчества. Но до издания «в бумаге» дело дошло впервые.

— Что вы порекомендуете? — спросил Стас, усаживаясь за стол и укладывая листок перед собой. Скотч на краях тут же приклеился к поверхности амбулаторной карты. Дежнев, тихо ругаясь, стал его отдирать.

— Я таки рекомендую жениться, — выдала Фрида Марковна.

— Ну что ж вы так сразу с утра, и к оперативному вмешательству, — огорчился Стас. — Может, всё же терапевтически попробуем?

— Ви, Станислав Борисыч, категорически прошу прощения, уже скольких в больнице «терапевтически» попробовали? И сильно ли вам это помогло?

— Фрида Марковна, вы меня осуждаете или ревнуете? — посмеиваясь, поинтересовался Стас, затирая пальцем место, откуда только что отодрал скотч, будто от этого поверхность бумаги восстановится.

— Голубчик, я бы ревновала, если бы имела шансы. — Мама Фрида похлопала Стаса по плечу. Она глубоко и трепетно обожала своего супруга, профессора русской словесности Льва Моисеевича Михельсона. — А ви таки подумайте над советом старой еврейки. Подумайте! Помяните мое слово, этот лист появился неспроста!

Конечно, Стас ей не поверил. Фрида Марковна пыталась углядеть персты судьбы повсюду, лишь бы перевести Стаса в женатое состояние. Симптомы обострились после того, как Мама Фрида выдала замуж обеих дочерей и женила трех племянников. Теперь весь нерастрачиваемый потенциал доставался Дежневу. Завотделением смял листок в комок и швырнул в мусорное ведро. И даже попал. Просто в тот момент он не знал, насколько сильно попал…

Продолжение истории приключилось неделю спустя. Стас сидел в кабинете, заполняя бумаги. В дверь постучались, и на пороге появилась Наталья — дежурная узистка. Миловидная брюнетка с ямочками на щечках, одна из тех самых «терапевтически опробованных», но «не сильно помогших». Вообще-то они друг другу помогли. Он ей — примириться с изменой мужа, она ему… Она ему тоже помогла. Сколько можно помогать себе одной левой? Или правой. Наталья супруга простила (женщины — существа незлопамятные, отомстят и забудут), и встречи сами собой рассосались. Их периодический взаимоприятный перепихон не был осложнен чувствами. Наверное, поэтому расставание далось легко, а отношения сохранились приятельскими.

— Привет! — улыбнулась Ната. — Ты, я гляжу, своих девок совсем в черном теле держишь, — заявила она, посмеиваясь.

— В смысле? — Стас принял обычную позу для приема посетителей: локти на столе, пальцы сложены в замок.

— В смысле, совсем они у тебя оголодали. Бабы, когда голодные, такие злые…

Она вынула из кармана сложенную вчетверо бумажку, положила ее перед Дежневым и придвинула соседний стул.

Стас развернул листок. На нем знакомым TimesNewRoman’ом было напечатано продолжение давешнего «производственного романа»:

«Стесняться нужно мужчин. А Станислав Борисович — гинеколог».

Ниже, — от руки, — развернулась целая дискуссия.

«Чего, правда, стесняться? Что он там не видел?» — синяя паста, убористым почерком.

«Как ваши «губки» улыбаются», — размашисто, гелевой пастой.

«Он паходу импатент», — кривыми, как и текст, буквами.

«Может наоборот гигант большого секса?» — округленько, почерком отличницы, жаль, с пунктуацией проблемы.

«Гигант большого секса наоборот» и много-много скобочек-смайликов.

«Дискуссия» Дежнева не задела. А вот первое высказывание, противопоставляющее «мужчину» и «гинеколога», отчего-то зацепило.

— А с чего ты взяла, что это «мои девки»? — полюбопытствовал Стас. — Может, это пациентки блажат. Откуда дровишки, кстати?

— Из женского туалета, вестимо, — как само собой, заявила Ната. — А печатали на вашем принтере. Видишь, полосу? — она ткнула на темно-крапчатый край листа. — Я на эпикризах у вас такую же видела.

— Да ты просто Ната Пинкенторн, — похвалил бывшую любовницу Дежнев, стараясь не подать виду, что ситуация ему неприятна. — Миссис Марпл отдыхает.

— Ах, Станислав Борисович, Станислав Борисович! В прошлом веке живете. Даже позапрошлом. Нынче девушек принято сравнивать с Виолой Таракановой.

— Фу, Ната. Ну, неужели тебе было приятно, если бы я назвал тебя, — он брезгливо поморщился, — Таракановой.

— Она хотя бы молодая, — подмигнула Наталья. — Ладно, пошла я. А ты с девчонками-то своими разъяснительную работу проведи. Не дело это.

И впрямь, не дело. Не дело, чтобы приходящие специалисты учили его, как командовать в отделении. Стас альфа-самцом не был. Ну, сами подумайте: «гинеколог» и «альфа-самец»? Ложится женщина без исподнего в гинекологическое кресло, а к ней между коленей тестостероновый громила протискивается. Это уже не гинекология получается, а настоящая порнография. Лидерские замашки в медицине хороши в хирургии и на скорой помощи. А остальные специалисты, и особенно — «женские врачи», должны быть воплощением деликатности. Стас таким и был. Но он был мужчиной. И, как любой мужчина, не любил, когда ему указывали, что делать. И когда его ставили в ситуацию, в которой ему указывали, что делать.