Ольга Аверс

Гости Бабы-яги

У Лукоморья дуб зелёный;

Златая цепь на дубе том…

А.С. Пушкин

У Бабы-яги кипели в печке наваристые щи. Избушку наполнил аромат свежеиспечённого каравая. Полы начищены до блеска, на столе белая скатёрочка с кружевом. Пауков, тараканов, мышей да крыс с самого утра Яга нещадно прогнала. Вот уже триста лет никто не заглядывал к старушке в избушку. А поутру гуси-лебеди нагрянули да письмецо принесли: «Жди нас, будем к полночи!» И подпись: «С Н Г».

— Леший знает, що такое СНГ? — высвистывала под нос Яга, кружась по избушке с тряпкой. Кое-где в углах разглядела трёхсотлетний слой пыли! — Авось, снег это? — рассуждала бабуся. — Обшиблися, пока письмецо карябали. Буквицу и пропустили, — Бага-яга выглянула в оконце.

Уж чего-чего, а снега в этом году навалило как никогда! Лежит, сияет под звёздами россыпью алмазов. На славу постарался Дедушка Мороз. Все ёлочки и сосенки покрывалом укутал, будто в шубейках красавицы стоят.

— Кх… Не снег это. Как снег к полночи придёт? Ейного добра и так полным-полно! Да и почуяла бы я… Костяная нога-то не ноет даже. Що бы это ещё могло быть? — раздумывала вслух Баба-яга, собирая метлой паутину из углов чулана. Наконец, и до него добралась! — Снеговик! Хм… Этот дружочек в силе и нагрянуть. Вот только на кой я тогда щец наварила? Он же растает, ледохольный! Этому гостю холодца лучше подать да сладкого студня. Эко затеять дрожалку надобно. Кажись, холодец в погребке схоронился, не всё Кикимора-то смолотила. Ох, нелегко валандайке этой в болоте зимой живётся, — посетовала бабуся.

Отбросила Баба-яга метлу в сторону да выскочила с ковшом из избы снега зачерпнуть. Как раз уборку завершит, снег и растает. Сахару добавит да за крыльцо выставит. К полночи подмёрзнет. Будет для Снеговика студень сладенький!

— Может, и не Снеговик это! — продолжала шамкать беззубым ртом Яга, возвращаясь к паутине. — Неужели по-человечьи написать нельзя было? Що за СНГ? За мои четыреста пятьдесят лет каких только СНГов не бывало! Всяко не упомнишь! Не иначе как дуботолк записку прислал, а я гадаю весь божий день!

Оттёрла Яга стены, наполировала скляночки с настойками, сушёных жуков да пауков убрала с глаз долой в чулан, чтоб гармонию убранства избушки не нарушали да гостей, чего доброго, не напугали. Вслед за пауками в чулан отправились маринованные гадюки и ужи, квашеные мухоморы и бледные поганки, варенье из волчьей ягоды, сушёная белена.

Резво, по-козлиному взобралась бабуся на чердак. Порылась, порылась да отыскала черепушки с земляничным и малиновым вареньем. Забрёл как-то по осени Михал Потапыч Топтыгин да угостил старушку. Почесала бабуся затылок, пошарила ещё, извлекла из-под пыльной шапки-невидимки ещё горшочек ароматного липового мёда.

Яга опрометью слетела с чердака. Поторопилась да мимо лестницы угодила. Так и упала с вареньем и мёдом в руках. Плюхнулась бабуся, костями загремела. Чуть не убилась. Поохала, поахала, покряхтела да мало-помалу на четвереньки встала и к печке поползла. Тепло лечит. Прислонилась спиной к тёплой белёной стеночке да веки от удовольствия прикрыла.

— Да, ш-штаровата я для подобных полётов ш-штала, — прошепелявила Яга и вытащила изо рта предпоследний зуб. Поглядела на своё сгнившее сокровище да запулила в дровник.

Умаялась Баба-яга с уборкой. Отдохнуть решила: посидеть на половицах да старые кости как следует прогреть. А с печки как раз Баюн спрыгнул. Проснулся котейка, потянулся да песню на свой лад завёл. Ластится к бабусе, о бок трётся.

Баба-яга стала кота гладить да приговаривать:

Баюшка, мой Баюшка,

Ласковый котаюшка,

Думу-думушку гадаю,

Гостей к ночи поджидаю.

Ты скажи-ка мне, коток,

Кто придёт к нам на чаёк?

В письмеце приписка

«СНГ» и чисто.

Головёнку всю сломала,

Ничего не нагадала,

Что ты скажешь мне, коток?

Может, дашь какой намёк?

Ты, коток-то, весь учёный,

Видишь толк ты в чудесах.

Подскажи-ка, друг мудрёный,

Коли смыслишь в письменах.

— Зна-а-а-ю, зна-а-а-ю, кто это, — заговорил кот Баюн, растягивая слова. — «С» — Се-е-еня, «Н» — Нафа-а-аня, «Г» — Горе Лу-у-уковое. Давне-е-енько домовы-ы-ые не загля-я-ядывали в го-о-ости к нам. Затоскова-а-али, поди, вот и реши-и-или навестить. Новосте-е-ей теперь принесут! Не переслушать. Ты бы еды-ы-ы побольше нагото-о-овила, Ягуша!

— Ежели эти троглодиты нагрянут, так им и маринованные гадюки с ужами сойдут! Зачем я варенье и мёд тогда достала? Они ж, как термиты, всё угомонят, ничем не побрезгуют. Мечут всё, как в бездонный колодец!

— Ли-и-ишним не бу-у-удет! Я ужа-а-ами и гадю-ю-юками не пита-а-аюсь. У тебя, кстати, сли-и-ивочек не найдё-ё-ётся? Смета-а-анки, молочка-а-а?

— Ёлки-иголки, где я тебе сливок среди снега достану? Нешто, к Лиху Одноглазому наведаться? — задумалась Яга. — Вот что, куманёк, давай-ка запрыгивай в саночки самоходные и кати-ка ты к Лиху за молочком и сливочками, а я пока хлеб испеку. Закваска-то у меня в погребке застоялась.

Нацепила бабуся-ягуся коту на шею кувшинчик на верёвочке, достала с полки саночки самоходные, дубовые, резные, вынесла на крыльцо да поставила на снег. Посадила Баюна и как свистнула:

— Ыыыыы, сани дубовые, резные, самоходные, скользите быстрее ветра через сугробы глубокие и леса дремучие. Донесите кота до Лиха, что живёт в соседнем тёмном бору тихо.

— Йахууууу! — прокричал Баюн, когда сани рванули с места, издав лошадиное ржание. Через мгновение кота и след простыл. Только след от полозьев поблёскивал в лунном свете, и доносились отзвуки удаляющегося колокольчика.

Забот у Яги прибавилось. Домовые ведь не только поесть да поговорить любят, они не прочь застарелые кости пропарить. Надо баньку истопить!

— Ладно, банька так банька! Кажись, даже веник дубовый у меня где-то завалялся. Кот по осени