Второе февраля тысяча восемьсот десятого года. Санкт-Петербург. Российская Империя.

— А всё ж таки господа я не понимаю, зачем президент Гамильтон связался с нашими дикарями? Вы видели эту огромную тушу на Марсовом поле? Это каким гением надо быть чтобы такое придумать, и каким богатым что такое построить! Сразу видно что у них там цивилизованное государство, а не наше дремучее болото!

Говорящий вид имел самый непритязательный: одет был бедно, с землистым цветом лица и кривыми зубами. Но стремясь компенсировать всё это, речь его была напыщенной и исполненной пафоса.

— Ваша правда, Андрей Данилович. Калифорния не чета России-матушке, — второй участник разговора, толстый, рано поседевший мужчина, произнес последние слова с настолько глумливым выражением лица, что стало понятно его истинное отношение к ним, — неспроста они здесь, ой не спроста.

— Мой племянник, — вступил в разговор третий. Благообразный, располагающий к себе старик, — служит в коллегии иностранных дел, не велика сошка, письмоводитель, но всё ж таки. Так вот Васька говорит, что слышал о каких-то договорах с Калифорнией и даже, — тут старик понизил голос, что было немного странно так как во всём доме на окраине столицы Империи никого кроме этих троих не было, — и даже что нашим дуракам постоянно привозят золото. Очень много золота.

— Ну тогда всё понятно, Егор Филиппыч. Видать купили с потрохами наших простаков. Знать бы что там и как. И сколько того золота по карманам осело, эхх…

— А как вы думаете, господа, — сменил тему второй, — когда уже Бонапарт на нас пойдёт?

— А кто его знает, ума он великого, когда ему надо будет тогда и пойдёт, — старик обвёл глазами своих собеседников, — вы уже решили, куда будете бежать когда император Франции возьмёт Петербург.

— Ясное дело куда, — сказал толстый, — ко мне в имение, куда же еще? И сам уеду, и Андрея Данилыча с собой возьму. Места у меня много.

— А я, пожалуй, никуда не поеду, когда придут французы, они разгонят к чертям всю нашу камарилью. Это точно, но им всё равно нужны будут люди, которые смогут управлять местной черню. Уверен, я им пригожусь…

В это же время в Зимнем дворце тоже говорили о золоте и о Бонапарте. Только в отличии от мелких и подлых людишек говорили по существу.

* * *

Император Александр принял меня незамедлительно. Уже в полдень я, Мария Мануэла, Николай Петрович Рязанов с женой и маркиз де Кампо Аллегри были во дворце. Наших дам оставили на попечение жены императора, а мужчины направились к царю.

Там нас ожидали помимо Императора еще три человека: Министр иностранных дел Николай Петрович Румянцев, военный министрМихаил Богданович Барклай де Толли и всесильный фаворит императора граф Алексей Андреевич Аракчеев.

— Вы удивили меня, господин президент, — начал Александр Первый когда все положенные дипломатические политесы были закончены, — мало того что прилетели в Петербург на вашем чуде, так еще и привезли графа Воронцова. То что он наговорил, — император положил руку на несколько исписанных мелким почерком листов, — достаточно чтобы его повесить. Где он сейчас, Алексей Андреевич?

— В "Секретном доме" Шлиссельбургской крепости, ваше величество. Думаю, уже даёт показания.

— Хорошо, проследите, чтобы, как только закончат всё сразу было у меня на столе. Если это всё подтвердится, повесить мерзавца, — затем Александр сменил тему:

— Значит, вы опередили Андрея Андреевича, удивительное дело.

— Да, все верно. Господин Аракчеев со своими людьми покинул Сан-Франциско первого декабря. Плыть им два месяца, а летели мы неделю, это с остановкой во Флориде.

— Ваш дирижабль это настоящее чудо света, куда там пирамидам. За неделю добраться из Калифорнии в Петербург. Отсюда до Охотска тоже неделю пути, как думаете?

— Возможно, ваше величество, надо будет посчитать.

— Какие возможности это дают! Просто поразительно, расстояния это проклятье моей страны, а с вашими дирижаблями его как будто и нет. Скажите, мы можем делать их у себя?

— Пока нет, у вас нет ни людей способных на это, да и заводов тоже пока нет.

— Понятно, тогда мы можем купить их у вас.

— Боюсь что нет, ваше величество — лицо Александра скривилось, не привык он, когда ему вот так просто отказывают, — нам самим их не хватает. Да и я не уверен, что не найдется еще один Воронцов, который совершит очередное предательство и не сбежит от вас в Англию, прихватив всю необходимую документацию.

Это было грубо и русским это не понравилось. Да и кому понравится услышать такое.

— Ваше величество, разрешите? — сказал Барклай де Толли. Александр молча кивнул, — господин президент. Вы считаете, что секреты производства дирижаблей важнее чем новая ваша артиллерия?

— Это как посмотреть, но сейчас нет, не важнее.

— Тогда почему мы с вашей помощью будем производить новые орудия, но не будем делать дирижабли? Секреты изготовления ваших пушек тоже могут попасть в руки англичан или французов.

— Понимаете, это необходимый риск, на который мы должны пойти. В Калифорнии мы не сможем произвести нужное количество пушек и гаубиц для вас. А без них вы обречены, сколько у Бонапарта будет войск, миллион?

— Порядка восьмисот тысяч, — ответил мне Барклай де Толли.

— А у вас в два раза меньше. Вас сомнут.

— Мы разработали план этой кампании без учёта ваших пушек.

— И что там? Дайте угадаю. Вы уповаете на ваши расстояния. Не будет генерального сражения, и вы станете отступать. Пути снабжения у французов будут растягиваться, они будут вынуждены оставлять гарнизоны в захваченных городах, и их армия будет таять. А потом уже где-нибудь под Москвой вы уже дадите им сражение, когда силы будут равны. Я прав?

Ответом мне было потрясенное молчание. Еще бы, ведь примерно такой план и разработал Барклай де Толли в той версии истории, которую я помню. Думаю, что сейчас он сделал то же самое.

— В общих чертах да. Вы правы.

— Потому что это очевидно. Хороший план, в теории он может сработать, — и один раз сработал, если не вдаваться в подробности, — вот только у вас полстраны будут в итоге лежать в руинах. Не велика цена за победу над таким противником как Наполеон, но её можно и не платить. Именно поэтому я считаю, что выгода от перевооружения на мои артиллерийские системы перевешивает любые риски.

— В ваших словах есть логика, — сказал Аракчеев. Император Александр как бы самоустранился от разговора, дав слово своим сановникам. Меня это устраивало, каждый раз говорить "Ваше величество" мне очень не хотелось. Видимо я как и прежний Гамильтон во мне до мозга костей республиканец.