Никто из разумных существ, кроме подземного народа синтов, не смог бы идти ночью по заледеневшей горной тропе.

И даже синты не рискнули бы выйти на поверхность без разрешения духов-покровителей клана, владевшего горой или долиной, по которой пролегал путь.

Нарушителя ждали в лучшем случае плен и мука неподвижности до пробуждения лорда-риэна и его суда, а в худшем — жуткая смерть, если духи окажутся слишком голодны. Впрочем, чистокровным подземным жителям и плен грозил смертью сразу после восхода светила: их огромные желтые глаза, приспособленные видеть в кромешной тьме, не выносили солнечного света, а тонкая белая кожа мгновенно покрывалась волдырями ожогов и трескалась.

Все эти обстоятельства сделали бы бесценными полукровок, рожденных синтками от верхних жителей и способных одинаково хорошо видеть и в темноте, и при солнечном свете, если б само появление таких детей не считалось величайшим позором.

Они были хуже парий — неоты, недостойные ни рода, ни даже имени.

Мыслящие вещи. «Эй, ты».

Такая безымянная девушка, дочь подгорной синтской жрицы и верхнего воина из особой горной касты вейриэнов, и поднималась в предрассветном мраке по каменной тропе. Небо уже светлело, и глаза полукровки легко различали малейшие неровности скальной породы.

Серпантин тропы вился по склону горы, возвышавшейся над долиной Лета. Иногда путь преграждали глубокие трещины, через которые и горная коза не перепрыгнет, или, наоборот, крупные валуны, оставшиеся после оползня. Их неота преодолевала так легко, словно была урожденной горной волшебницей — риэнной, повелительницей духов.

Отчасти так оно и было, полукровка унаследовала каплю белой магии, вот только не Безымянная приказывала духам, а они ей.

Один дух.

Небольшая долина Лета и окаймлявшие ее горные склоны были нейтральной территорией и находились под покровительством Совета верхних горных лордов. Охраняли долину сонмы духов, готовых разорвать чужака. Но только не эту гостью.

У нее был особый покровитель.

«Здесь», — остановил ее мысленный приказ.

Девушка остановилась на довольно широком выступе, свисавшем над долиной как каменный язык великана.

«Устраивайся поудобнее и жди, рассвет уже скоро».

«Отец, может быть, ты расскажешь, зачем меня вытащил?» — вместе с вопросом Безымянная постаралась передать все недовольство столь ранней побудкой. Хотя подземный народ и жил в вечной темноте, разбавленной флюоресцирующей породой или светящимися растениями, но подстраивался под жизненные ритмы своих наземных владык — риэнов, а те предпочитали спать по ночам.

«Такого знаменательного утра в Белых горах не случалось уже лет пять, со времени первого визита короля Роберта Сильного. Я не хотел, чтобы ты его пропустила», — ответил голос. Теплый и низкий, слегка хрипящий голос давно умершего белого мага.

Девушка стряхнула иней с невысокого валуна, бросила на него кусок кожи ушайды — лучшая изоляция от холода, — закуталась плотнее в меховую накидку и уселась, приготовившись ждать. Зима в этом году запаздывала, но по утрам уже сильно морозило, изо рта и ноздрей неоты вырывался пар.

«Значит, ты все-таки можешь видеть будущее, если знаешь, что тут произойдет?» — спросила она мысленного собеседника.

Он не ответил, как всегда, когда девушка задавала неудобные для него вопросы. Тогда она поинтересовалась:

«И чем же необычно это утро?»

«Хотя бы тем, что ты увидишь сразу двух кронпринцев: северного и равнинного», — с готовностью отозвался голос.

«Принца Лэйрина я уже не раз видела, хоть и издалека. Какое мне до него, а ему до меня дело? А северный чужак мне тем более неинтересен. С чего бы мне, ничтожной парии, интересоваться принцами?»

«Тогда посмотришь на соревнования выпускников воинской школы риэнов, это красиво».

«Я в прошлом году видела. Подумаешь, танцы с гейзерами. Я тоже умею».

«Совершенствуйся, наблюдая. Ты же любишь смотреть на тренировки горцев, хотя для тебя их упражнения почти бесполезны, ты не обладаешь властью над духами. А главное, ты забыла, что в этом году выпускается один кареглазый горец, который тебе небезразличен, как я заметил».

«Ты всегда все замечаешь, никуда от тебя не спрятаться, — вздохнула девушка, а ее сердце стало биться чаще. — Мало ли кто мне небезразличен. И как. Внизу есть один… ювелир Охимэ, глава мастерских Синего Лепестка. Он тоже мне… небезразличен. Он даже хочет дать мне имя».

«И что не так? — озадачился дух. — Разве ты не мечтала получить имя? Разве это не освободит тебя?»

Безымянная поежилась: холод пробирался под меховой плащ. Она откинула с плеча заиндевевшую от ее дыхания косу. В предрассветных сумерках волосы девушки слегка светились, а в солнечных лучах ее длинная коса станет яркой, как поток белого золота. Роскошная шевелюра была ее единственным богатством, унаследованным от матери-синтки.

«Ты не видел эту глисту, папа. Ненавижу их. Всех. Он же не жениться предлагает. Он, видите ли, не брезгует взять полукровку наложницей, пока не рожу ему дочь. И знаешь зачем? На продажу! И это происходит в Белых горах! Белых? Точно Белых?»

Девушка подняла камушек из-под ног и с силой швырнула в скалу, чтобы хоть как-то выразить переполнявшее ее негодование. Отскочив от отвесной стены, камень распался осколками, и острый край оцарапал ее руку.

«От меня будут красивые и сильные дети-рабы с каплей крови вейриэна! — мысленно прорычала она, а ее душа, казалось, кровоточила, словно это ее рассекли острые каменные брызги. — А когда этот мерзкий червяк выкинет меня с ложа, дорога мне, как полукровке, только обратно в храм, и тогда мой статус повысится до небес: из безымянной вещи и поименованной личной подстилки старого глиста — до жрицы, и после Охимэ меня заставят ублажать любого, кто пожелает!»

«Мы этого не допустим, успокойся, родная. Тебя до сих пор не тронули и никогда не посмеют тронуть. Они знают: ты под нашей защитой непрерывно. Духи не спят».

Неота смахнула со щеки злую слезу, стиснула озябшие ладони коленями.

«Я никогда не успокоюсь и не смирюсь, отец. Никогда. Они меня не получат».

«Конечно нет, моя звездочка. Возьми себя в руки. Ты — будущая вейриэнна. А каждая истерика отодвигает срок созревания твоего духа».

Неота глубоко вдохнула, задержала дыхание, резко выдохнула… и успокоилась.

«Прости, отец. Ты мне вот что скажи… Мне уже восемнадцать, и за последние двенадцать лет я уже хорошо тебя изучила… хотя ни разу не видела, потому что ты мертв. Ты привел меня сюда не для того, чтобы без помех поболтать, так ведь? Так для чего?»