Моему отцу – фронтовику, офицеру и настоящему мужику – посвящается…

Море для человека, по сути, среда, чуждая его естеству. По степени риска и колоссальным нагрузкам погружение в океанские глубины можно сравнить разве что с выходом на космическую орбиту. Ни подводник, ни астронавт никогда не имеют стопроцентной страховки от непредвиденной ситуации. Каждый член экипажа субмарины, от офицера до матроса, исполняя команду: «По местам стоять! К погружению!» – отлично представляет, на что идет. И если, защищая морские рубежи Родины, подводники гибнут в море, именно там они находят могилу, достойную их духу и мужеству…

Но у тех, кому выпало жить, рано или поздно служба подходит к концу. Погрузившись с головой в пучину обычной гражданской жизни, большинство флотских офицеров-подводников продолжают по укоренившейся привычке оценивать свои и чужие поступки по меркам корабельным – требовательным и не терпящим лжи, недомолвок и лицемерия. Если работать – так до победного результата, если любить – так по-настоящему и всем сердцем, а дружить – преданно и до готовности разделить с товарищем все, чем владеешь сам. Не идеализируя их поступки и поведение, хочу заметить: с Петровских времен флот был и остается элитой вооруженных сил любого морского государства благодаря прочным традициям, высокому моральному духу и готовности без колебаний и раздумий возложить на алтарь порой неблагодарного Отечества жизнь экипажей подводных и надводных кораблей.

И еще. Если кто-нибудь из читателей в литературных персонажах ненароком узнает себя самого или обнаружит сходство с известными ему людьми, то это означает лишь одно: повествование написано самой жизнью, а автор лишь скромно постарался его запечатлеть…

…Пока шли в точку погружения в надводном положении, всем, кто вынужден был нести ходовую вахту наверху, погода опять показала военно-морской кукиш. Порывы ветра вперемешку со снегом раскачали лодку, пару раз окатив с головы до ног холодной водой вахтенного офицера и сигнальщика, а затем в бессильной злобе принялись что есть силы трепать Андреевский флаг.

Внизу шел завтрак. Как говорится: «Море любит сильных, а сильные любят поесть». Но, зайдя в кают-компанию, Андрей про себя отметил, что любителей с утреца испить стаканчик ароматного чая негусто. Бортовая качка тут ни при чем. Почему-то перед глубоководным погружением большинство экипажа к еде испытывает или безразличие, или отвращение. Ушлые снабженцы этим умело воспользовались, и на столах, где недавно красовались сгущенка и творог, розетки с красной икрой, копченая колбаса и балык, остался только хлеб. Тут-то и кроется потаенная снабженческая хитрость: многое из богатого подводного пайка, на радость вестовым и самим «труженикам кладовых сухой и мокрой провизии», фактически остается нетронутым, зато по накладным – списанным. Виртуально «съеденные» деликатесы вновь появятся в кают-компании к вечернему чаю или завтраку на следующие сутки, а хитрый помощник командира по снабжению на вполне законных основаниях пополнит личный арсенал дефицитных продуктов новыми, еще не вскрытыми банками.

Но вникать в хитросплетения витиеватой и чуть вороватой снабженческой мысли почему-то не хотелось. Плановое погружение на предельную глубину считается едва ли не самым серьезным испытанием в службе подводников. Опаснее этого может быть только реальное возгорание в отсеке или поступление туда забортной воды.

Экипаж субмарины, погружаясь в темную морскую пучину на максимально возможную глубину, сильно рискует. Если не дай бог в этот момент накроется или даст сбой какой-либо агрегат или механизм, непосредственно влияющий на систему всплытия, лодка погибнет. Ее раздавит многотонной толщей воды, как спичечный коробок. В 1963 году такая участь уже постигла американскую атомную подводную лодку «Трешер» («Морская лисица»). Во время испытаний она превысила предельную глубину погружения и была расплющена забортным давлением океана, унеся с собой на глубину в два с половиной километра 129 жизней. Подводники понимают всю степень риска, потому сосредоточенно готовятся. Дело даже не в приказах и всевозможных руководствах, предписывающих осуществлять эту опасную процедуру ежегодно или перед грядущей «автономкой». Нужны уверенность и постоянное подтверждение надежности подводного корабля, а заодно и профессионализма тех, кто рядом. От этого может зависеть многое, если не все.

Страха не было, через год-два службы на лодке он постепенно притупляется, а затем и вовсе бесследно исчезает. Наверное, просто привыкаешь к ежеминутной опасности. Но обычный человеческий инстинкт самосохранения уже часа за два до команды: «По местам стоять, к погружению!» – предательски скребется где-то под сердцем, заставляя лишний раз вспоминать о запланированном риске…

* * *

– Тьфу ты, какая-то гадость лезет в голову, – встрепенулся Андрей, – как будто сейчас самое время о катастрофах думать!

Эти мрачные мысли вероломно проникали в сознание вчера, когда он нес ходовую вахту. Сегодняшнее отсутствие аппетита вновь стало поводом для нежелательных дум. Чтобы окончательно их прогнать, Андрей после завтрака задержался в кают-компании полистать подшивку «Красной звезды» и «На страже Заполярья». Не помогло. Подумал: наверное, устал, после возвращения в базу надо подать командиру рапорт об отпуске, а затем укатить в санаторий. Холостяку в любое время года отдых в радость. Тем более в Хосте (санаторий Северного флота. – АВТ.) сейчас уже тепло. Там полно ароматного вина, вкусных шашлыков и красивых одиноких женщин.

– Андрюха, ты чего загрустил? О чем задумался? – в приоткрытую дверь кают-компании просунулась голова главного боцмана Воробьева, которого в экипаже уважительно величали не иначе как Сан Саныч. – Встряхнись, пойдем наверх, покурим. Скоро придем в точку, нырнем, потом всплывем… И айда домой! Дело-то плевое, не впервой!

Сан Саныча на атомоходе уважали. Опыт и надежность сочетались в этом человеке с неподдельной искренностью и какой-то хронической добротой к окружающим. В любое время дня и ночи на своей старенькой «копейке» по первой просьбе он мог отвезти семью сослуживца в аэропорт или на железнодорожный вокзал, а затем столь же безотказно встречать возвращающихся на Север. Подменить коллегу на новогодней вахте, выручить приличной суммой под честное слово или просто бескорыстно поддержать в трудную минуту Сан Саныч был готов всегда.

Попробуй предложи ему, к примеру, деньги, мол, бензин дорогой, от поселка подводников до Мурманска (а то и до самих Мурмашей) не ближний свет, и… сразу же натолкнешься на обиженный взгляд и недовольное бурчание: «Ты чего, братан, охренел? Какие деньги? Мы ж с тобой из одного экипажа!»

После того как, не выдержав захудалого заполярного быта и тотальной неустроенности, Андрея оставила жена, улетев к родителям в сытую Москву, боцман взял шефство над новоиспеченным холостяком. Все попытки уклониться от назойливого покровительства Сан Саныча разбивались о невозмутимое и праведное: «Как же ты один-то будешь? Человеку одному никак нельзя! Мы с тобой из одного экипажа, потому обязательно буду помогать». Андрей смирился. И началось…