Lars Gert

Дом, в котором бывал Вронг

Сняв на время одиноко стоящий коттедж, Елеопович даже не подозревал, что этот дом на холме создаст ему определённые сложности.

Уже в первый день, укладываясь спать, он, чисто случайно скосив глаза на дешёвый ламинат, увидел не доски, плотно прилегающие друг к другу, гладкие и покрытые лаком, но какие-то жерди и/или коряги; полусгнившие, трухлявые балки с огромными щелями, из-под которых на гостя злобно глядели мириады чьих-то жадных, любопытных глаз — всё в лучших традициях Альфреда Хичкока.

«Померещилось», — сказал самому себе Елеопович, — «Привидится же! Я точно помню, что эта вилла, эта фазенда выглядела прилично не только снаружи, но и изнутри».

Согласно давно устоявшейся традиции, Елеопович имел обыкновение что-либо читать перед сном. И почему-то именно сегодня, именно сейчас ему вспомнилась книга, в которой Бог и Дьявол спорили друг с другом — но и шутили и даже договаривались о какой-то сделке. Книга была прочтена единожды лет тридцать назад, и кто её автор, Елеопович уже не припоминал.

Похоже, что предыдущие хозяева покинули дом в спешке — в тумбочке рядом с кроватью Елеопович обнаружил то ли записную книгу, то ли блокнот, то ли старую тетрадь — старую, грязную, рваную, истёртую.

Судя по всему, то оказался дневник некоего сэра мистера Вронга.

Любопытство пересилило сон и усталость, и Елеопович принялся тщательно, внимательно штудировать записи из дряхлого, обветшалого источника — если так можно назвать этот странный дневник, полный не менее странных заметок и примечаний.

Чем дальше и чем дольше углублялся Елеопович, тем больше он убеждался в том, что господин Вронг либо сумасшедший, либо глубоко несчастный человек: каждая новая его запись была страннее предыдущей! Более того, Елеопович выявил некую тенденцию, а именно: со временем негативное, отрицательное возобладало над позитивным, положительным в этом «докторе» (как он сам себя величал).

Первые (и сравнительно безобидные) записи мало о чём свидетельствовали; тем не менее, лучше привести все самые яркие из них и последующих за ними кошмарных дополнений:

«Поцелуй — это всего лишь обмен слюной» (от 21 июля …13 года).

«Предпочитаю сверху» (от 2 августа …13 года).

«Некоторые женщины помешаны на материнстве» (от 8 августа …13 года).

«Некоторые люди умеют создать о себе прекрасное первое впечатление, но проходит время, и я неизбежно разочаровываюсь в них» (от 15 августа …13 года).

«Я уже много лет вплотную работаю над тем, чтобы у человека на смену плохим, испортившимся зубам вырастали новые. Чтобы… Чтобы люди не мучились больше из-за кариеса и прочей напасти… Чтобы не сверлили… Чтобы не страдать… Пока что у меня нулевой прогресс в этом направлении, хотя я доктор, профессор, генетик и трижды дипломированный специалист. Может, просто ввинчивать в кость имплант? Туда, внутрь; в череп. Из сверхпрочного материала, и тогда можно будет поедать хоть гранит, хоть алмаз, хоть металл! Они любят пожёстче, покрепче… Вот только насколько хороша моя идея? Не будет ли отторжения тканей?» (от 26 августа …13 года).

«Соседи жалуются на мои опыты и на характерный запах в моей квартире; на время съеду в гостиницу — желательно, на 13-ый этаж» (от 3 сентября …13 года).

«У них отсутствует 13-ый этаж! Предложили так называемый «12А» (который, по сути, и есть 13-ый без № 13). Надеюсь, подойдёт» (от 4 сентября …13 года).

Далее полностью отсутствовали несколько страниц — местами они были кем-то выдраны, местами кто-то их погрыз: всё какие-то клочья и ошмётки.

Записи (которые стали добавляться чаще и практически ежедневно) продолжились с перерывом в целый месяц:

«Прямо передо мной ехала машина, чьи цифры сзади шли подряд как «666»; она разбилась всмятку» (от 1 ноября …13 года).

«Меня дивно наполняет гроза и любое прочее погодное ненастье; я не наркоман, но порою словно зомби» (от 2 ноября …13 года).

«У них на Сатурне давно иначе: могут «умереть» на время при наличии какой-либо природной катастрофы или техногенной угрозы, затем — запросто воскреснуть. Они полностью запрограммировали своё будущее! Вместо рождения своих детей они клонируют самих себя для какой-либо надобности. Полностью лишены таких человеческих чувств, как любовь, дружба, привязанность, радость и многих других. Поскольку они давно и во многом превзошли и опередили нас, по отношению к нам они есть боги» (от 11 ноября …13 года).

«Боятся неких грибов с Юггота; это ещё одна из причин их массового переселения» (от 12 ноября …13 года).

«А этот блуждающий месяц ни в коем случае нельзя пропускать! Раз в столетие для компенсации нестыковки времён года и прочего должен ставиться 13-ый месяц! Ибо просто високосного года раз в четыре года недостаточно! Этот месяц может быть началом зимы, а может являться своеобразным промежуточным звеном между октябрём и ноябрём, как Змееносец (но всегда по счёту последний; там отсчёт такой). Люди перестали вставлять этот безымянный месяц — отсюда и неправильная погода в июне, когда лето никак не приходит, и в декабре, когда вовсю должна стоять зима, но ни снега, ни мороза» (от 13 ноября …13 года).

Устав читать весь этот бред, Елеопович перехотел спать — вместо этого он решил проследовать на кухню, дабы съесть на завтрак полплитки горького шоколада — именно что завтрак, ибо за чтением прошла вся ночь, и уже стояло раннее утро. Что же до горького шоколада, то Елеопович его просто обожал и чередовал по разным дням плитки от «Яшкино», «Азера» и «Риттер Шпорт». Если бы он был знаком с доктором Вронгом, то тот разделил бы его вкусы, ибо профессор также весьма любил шоколад (что характерно, предпочитая именно тёмный).

Зайдя на кухню, Елеопович вдруг застал дом в том состоянии, в каком он, по всей видимости, был оставлен своим хозяином, и давно.

Там высились горы немытой посуды; там было много съестных запасов (но вся она, как ни странно, была годна до 13:13 13/13/13 — что явно сбивало с толку, учитывая количество месяцев в году). Однако никакого запаха разложения горе-гость не почувствовал, словно происходило это не с ним.

Какие-то странного вида мышеворобьи и крысоголуби, которых Елеопович обнаружил в шкафчике под раковиной среди труб, сообщили ему, что, если он, Елеопович, не станет жить по правилам этого дома, и если не принесёт до завтрашнего утра жертву, ему «станет очень худо, весьма несладко и прескверно».

Едва живой от ужаса, Елеопович ринулся из дома прочь, но на улице вместо сегодняшнего