Когда Сатурнина явилась в назначенное место, она удивилась — столько там было народу. Конечно, она догадывалась, что будет не единственной претенденткой, однако попасть в очередь из пятнадцати человек никак не ожидала.

«Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — подумалось ей. — Никогда мне не получить эту комнату». Но поскольку она отпросилась на полдня, то решила все же подождать. Да и место, поистине шикарное, к этому располагало. Она впервые попала в особняк в VII округе Парижа и диву давалась, глядя на окружающую роскошь, на высокие потолки и спокойное великолепие того, что было всего лишь прихожей.

В объявлении говорилось: «Комната 40 кв. м с ванной, свободный доступ в большую оборудованную кухню» за ежемесячную плату 500 евро. Должно быть, какая-то ошибка. В поисках жилья в Париже Сатурнина успела побывать в убогих клетушках в 25 квадратных метров без ванной, за 1000 евро в месяц, на которые находились желающие. Какой же подвох кроется в этом чудесном предложении?

Затем она оглядела кандидатов и обнаружила, что это сплошь кандидатки. «Любопытно, — подумала она, — не знала, что снимать комнаты — феномен чисто женский». Все женщины явно очень нервничали, и Сатурнина их понимала: она и сама жаждала заполучить эту комнату. Увы, с какой стати выберут ее, а не вот эту даму такого респектабельного вида или вон ту бизнесвумен с безупречной укладкой?

Соседка по очереди, наблюдавшая за ней, ответила на ее вопрос:

— Вот вам она и достанется.

— Простите?

— Вы здесь самая молодая и самая хорошенькая. Вам и достанется квартира.

Сатурнина нахмурилась.

— Это выражение вам не идет, — продолжала незнакомка. — Когда зайдете в кабинет, расслабьтесь.

— Оставьте меня в покое.

— Не сердитесь. Разве вы не в курсе репутации хозяина дома?

— Нет.

Женщина замолчала с таинственным видом, надеясь, что Сатурнина попросит объяснений. Сатурнина же просто ждала, зная, что та все расскажет так или иначе. Долго ждать не пришлось:

— Мы с вами здесь не первые. Восемь женщин до нас уже снимали эту комнату. Все они исчезли.

— Может быть, комната им не понравилась.

— Вы не поняли. У них не было возможности высказаться на этот счет: о них больше никто никогда не слышал.

— Умерли?

— Нет. Смерть — не исчезновение.

Женщина, казалось, была довольна произведенным впечатлением.

— Зачем же тогда вы пришли? — спросила Сатурнина. — Вы тоже хотите исчезнуть?

— Риск невелик — меня вряд ли выберут. Но это для меня единственная возможность познакомиться с хозяином дома.

Сатурнина не стала задавать вопрос, которого от нее ждали; эта сплетница ее раздражала. А та знай тараторила:

— Дон Элемирио из дома никогда не выходит. Никто не видел даже его фотографии или портрета. Я хочу знать, как он выглядит. Столько женщин потеряли голову от этого человека.

Тут Сатурнине захотелось сбежать. Соблазнителей она на дух не выносила. Увы, у нее не было больше сил искать себе жилье. От одной мысли, что придется вернуться вечером в Марн-ла-Валле к подруге Коринне, ее тошнило. Коринна работала в «Евро-Диснейленде» и была счастлива делить свою двухкомнатную квартирку с молодой бельгийкой, не подозревая, что та едва не задыхалась, ложась на ее диван, пропахший табачным дымом.

— В объявлении оговорен пол? — спросила Сатурнина. — Здесь только женщины.

— Ничего в объявлении не оговорено. Все и так в курсе, кроме вас. Вы иностранка?

Молодой женщине не хотелось говорить правду. Ее уже достала неизменная реакция («О! У меня есть друг-бельгиец, он…»): она не была ничьим другом, она была бельгийкой и не желала дружить с этой особой. Она ответила:

— Я казачка.

— Что, простите?

— Я из Казахстана. Знаете, казаки — самые свирепые в мире воины. Мы убиваем, когда нам делается скучно.

Больше женщина не раскрыла рта.

У Сатурнины было время подумать. Чего, собственно, ей бояться? Она не из тех, кто влюбляется, и уж тем более в дамского угодника. История с исчезновениями показалась ей довольно мутной. Впрочем, все равно исчезнуть не так страшно, как вернуться в Марн-ла-Валле.

Она посмотрела на пятнадцать кандидаток. Ясно как день, что ни одной из них не нужна эта квартира: то были женщины из богатых кварталов, которых лишь любопытство влекло к этому типу с испанской, да к тому же знатной, фамилией. Последняя деталь вывела Сатурнину из себя: ей претила тяга французов к аристократии.

«Успокойся, — сказала она себе. — Выбрось из головы эти дурацкие сплетни. Ты здесь ради квартиры — все, точка».

Два часа спустя секретарь провел ее в гигантский кабинет, украшенный восхитительными засушенными цветами.

Взглянув на мужчину, пожавшего ей руку, молодая женщина заметила только одно: у него был глубоко депрессивный вид, погасший взгляд и измученный голос.

— Добрый день, мадемуазель. Я дон Элемирио Нибаль-и-Милькар, мне сорок четыре года.

— Меня зовут Сатурнина Пюиссан, мне двадцать пять лет. Я веду занятия в Школе Лувра, заменяю одного преподавателя.

Она произнесла это с гордостью. Для бельгийки ее возраста такая работа, пусть даже временная, была большой удачей.

— Комната ваша, — сказал мужчина.

Растерявшись, Сатурнина спросила:

— Вы отказали всем предыдущим кандидаткам, а меня вот так сразу принимаете? Это Школа Лувра вас убедила?

— Если угодно, — равнодушно бросил он. — Я покажу вам вашу комнату.

Она последовала за ним через изрядное количество будуаров до комнаты, показавшейся ей огромной. Стиль ее был столь же роскошен, сколь и неопределим; примыкающая к ней ванная только что отремонтирована. Сатурнина и мечтать не могла о таком шикарном жилье.

Затем дон Элемирио провел ее в кухню, гигантскую и современную. Он показал ей холодильник, предназначенный для нее одной.

— Я не хочу знать, что едят другие, — пояснил он.

— Вы сами стряпаете? — удивилась молодая женщина.

— Конечно. Кулинария — это искусство и власть: для меня не может быть и речи о том, чтобы подчиниться чьей бы то ни было власти. Если пожелаете разделить мою трапезу — с удовольствием. Обратное нереально.

Наконец он подвел ее еще к одной двери, выкрашенной в черный цвет.

— Здесь темная комната, где я проявляю фотографии. Она не запирается на ключ: это вопрос доверия. Само собой разумеется, вход туда запрещен. Если вы войдете в эту комнату, я об этом узнаю и вам не поздоровится.