Нам предстоит знакомство с целой галереей типов и характеров.

Блистательный представитель прессы, обожающий сюрпризы. Добропорядочный отец и столь же безупречный муж. Рабочий-металлург, поражающий своей неприкрытой откровенностью. Выпускник Национальной школы администрации, принимающий упоительные ванны по четвергам. Отшельник, неожиданно разговорившийся в кафе, у барной стойки. Управляющий фабрики готового платься — у него все девушки делаются шелковыми…

Что общего у этих персонажей? Ответ очевиден: их половая принадлежность. Но не только — параллельно, сквозной линией проходит долгий разговор престарелого писателя, ставшего дзэн-мастером, с юношей, ищущим ответа на наболевшие вопросы. У одного позади целая жизнь, у другого все впереди. Они рассматривают сложные жизненные перипетии исключительно с мужской позиции. Правда нередко оказывается довольно неприглядной.

Поль Авиньон говорит прямо, без прикрас, выдавая глубочайшие тайны своих собратьев. Женщинам предоставлена возможность узнать, что думают о них мужчины на самом деле. Как гласит кредо какого-то французского деятеля культуры, рассуждения мужчины — это диалог его разума и его пениса, и какие бы идеи ни выдвигал разум, мужчина в конечном счете делает только то, чего хочет его пенис.

Итак, на читательский суд выносится книга непростая, перед нами — мужское покаяние. Настал двадцать первый век, и мужчинам, наконец, достает смелости описать самих себя и призадуматься всерьез, не являются ли женщины сильнее мужчин. Остается лишь уповать на то, что в душах читательниц, пропущенных сквозь горнило испытаний, презрение сменится жалостью. И, кто знает, вдруг свершится чудо: покаяние и сочувствие сольются, а мужчины и женщины — вознесенные к досель не виданным высотам взаимопонимания — соединятся вновь.

Элина Браиловская

«Должен сообщить вам кое-что очень важное, месье. Мы все отвратительны. Все мы великолепны, и все мы отвратительны».

Алессандро Барикко

Шелк

Альбен Мишель (1997).

Книга эта — результат невероятной дерзости троякого свойства.

Дерзость проявлена, прежде всего, со стороны моей скромной персоны. Пытаясь говорить со всей откровенностью о реальном опыте своих собратьев, раскрывая манеру, в которой мы, мужчины, относимся к своей (своим) спутнице (спутницам), говоря тем языком, который мы употребляем в разговорах о женщинах, а значит, выявляя наш стиль оценки прекрасных дам… тут я, признаться, несомненно повинен в предательстве мужской братии.

Далее потребовалась смелость со стороны издателя. Он рискнул опубликовать книгу, не поддающуюся классификации, без единой составляющей, гарантирующей верный успех: нет секса в буржуазном салоне, нет кровавого убийства в курилке Полковника Мутарда,[1]нет технологических изысков, нет непринужденного юмора, нет… Ничего — только грязная неприкрытая подлинность. С присущими ей комичностью и трагичностью.

И наконец, что всего важнее, дерзнуть придется и вам. Читательнице понадобится отвага: узнавать всю подноготную мужчин иногда крайне дискомфортно. Не говоря уже о храбрости читателя: смотреться в зеркало — порой одно расстройство.

Остается лишь обратиться к каждому моему читателю, независимо от возраста и половой принадлежности, с просьбой признать старую, как мир, максиму: кто утрачивает иллюзии, тот выигрывает в ясности ума.

Церковь полна народу. Полетта не без грусти подумала, что на похоронах ее мужа — а прожили они пятьдесят лет — куда больше людей, чем когда-то на их свадьбе. И тут же мысленно одернула себя: в этом нет ничего удивительного. Жан Фабрис был человеком отзывчивым и жил полной жизнью: собственное предприятие, ответственная по местным меркам должность, долгосрочные контракты с пятнадцатью фирмами. Здесь, в нефе, собрались его друзья детства и однополчане, их общие приятели, клиенты, ставшие хорошими знакомыми, и добрая половина именитых граждан городка. У Полетты потеплело на сердце от прилива благодарности: они были образцовой парой, вокруг них много друзей, у них четверо детей, все они хорошо устроены, у них внуки, пышущие здоровьем. Всем этим она обязана ему одному.

Ей понадобилось несколько месяцев, чтобы набраться смелости вернуться в их квартиру в Нанси. Теперь, без него, там совсем пусто. За последние недели, проведенные у детей, по очереди, в каждом из четырех уголков Франции, она уже подготовилась к новому для нее чувству одиночества. Она признательна детям, без их поддержки эта смерть стала бы для нее непереносимой, вряд ли она примирилась бы с непоправимостью такой утраты. Еще через несколько дней, она немного освоилась с уединением, приучилась ставить только одну тарелку, смотреть телевизионные новости без комментариев мужа. Не следовало все же до бесконечности оттягивать совершение печальной необходимости — приведения в порядок офиса Жана Фабриса, находящегося в нескольких кварталах от их квартиры. Мучительная титаническая работа. Муж был преуспевающим аудитором, правда, традиционного склада: до самой пенсии не пользовался компьютером. Она знала, что он хранил все материалы в письменном виде. Корреспонденция с ответами в двух экземплярах, контракты, кассовые книги клиентов, записные книжки, заметки, наброски… За бумажным массивом документов, наводнявших сто двадцать квадратных метров площади плюс подвал, ей виделась вся их жизнь, и воскрешать воспоминания о ней она никак не решалась. Служебное помещение после неожиданной кончины Жана Фабриса оставалось нетронутым, словно он вот-вот туда вернется. Смерть приходит всегда не ко времени.

В конце концов, Джоанна, одна из ее дочерей, сумела вырваться на недельку, чтобы помочь ей вычистить эти новоявленные авгиевы конюшни. Четыре дня они все разбирали, сортировали, а в основном, выбрасывали. Бывшая секретарша канцелярии любезно взяла на себя обязанность обзвонить старых клиентов и узнать, не желают ли они забрать касающиеся их документы. Джоанна наняла пикап и съездила на нем раз пятнадцать туда и обратно в место сбора утиля. Полетте казалось, будто она выбрасывает в мусорную корзину целую жизнь, о которой, по большому счету, знала совсем немного: муж очень четко отделял их частную жизнь от своих профессиональных занятий.

Джоанне пора было возвращаться к себе домой, в привычный, вертящийся вокруг нее мир. Помещение практически освобождено. Оставалось еще несколько предметов мебели, письменный стол, шкафы, стеллажи и важно возвышающийся, казавшийся незыблемым американский сейф — к нему мать и дочь не прикасались: Полетта намеревалась вызвать слесаря, поскольку не знала, где ключи. По крайней мере, так она сказала Джоанне. На самом же деле, два ключа, о которых идет речь, находились в ящичке ночного столика Жана Фабриса, служившего его единственным неприкосновенным уголком во всем доме. В присутствии дочери она не решалась открывать массивный металлический сейф. Полетта опасалась, что там обнаружатся какие-нибудь темные дела и налоговые нарушения, к которым был причастен Жан Фабрис, и ей не хотелось, чтобы Джоанна осуждала отца из-за каких-то бумажек. Муж не посвящал посторонних в свои махинации, скрывая имена их участников. Он вынужден был идти на них, чтобы удержать того или иного клиента или добиться чьей-либо поддержки.