Александр Жарких

Кое-что о птичках

А помните эту птичку, которая непременно должна была вылететь из объектива старого фотоаппарата, действительно чем-то похожего на скворечник. Этот скворечник обычно нелепо возвышался на треноге штатива прямо посреди комнаты фотографа в типичном городском заведении, уныло и по-советски украшенном невыразительной вывеской «ФОТО».

Сколько детских глаз было обмануто ожиданием этой самой птички! Когда фотограф был уже готов запечатлеть юное создание, то этому созданию, беспрерывно ёрзающему на неудобном стуле и отчаянно моргающему, непременно говорилось:

— Так, ну всё! Тихо! Сейчас вон оттуда вылетит птичка. Вон из той круглой дырочки, видишь? Смотри туда!..

«Как?.. Зачем?.. Какая ещё птичка?» — от неожиданности этого сообщения, ребёнок замирал в растерянности с открытыми глазами, до краёв наполненными детским любопытством и остановленными слезами, которые с успехом и запечатлевались почти на всех студийных фотографиях детей того времени.

Конечно, зловредная птичка так никогда и не вылетала. Для расстроенных детей это была одна из первых неправд, которую публично произнесли взрослые. Причём и свои, и чужие взрослые.

В этом был какой-то заговор:

— Она не захотела вылетать, но в следующий раз обязательно вылетит…

— Она вылетела, когда ты моргнул…

— Хорошо, что не вылетела, а то бы обязательно клюнула…Оправданий было много, но подозрений, что тебя, когда ты был этим ребёнком, банально обманули, было ещё больше.

Со временем вера в эту фотографическую птичку как-то переставала. поддерживаться детской памятью. Потом исчезала и вера в Деда Мороза со Снегурочкой. Затем растущими детьми постепенно приобретались новые веры: в справедливость, в дружбу, в любовь, в счастье… В снежного человека, в НЛО, в Бога — при желании.

А потом, с годами, постепенно разрушались и эти веры. Вообще, веры в жизни каждого повзрослевшего ребёнка становилось всё меньше и меньше. Та самая птичка всё не вылетала и не вылетала.

И такая безверистая жизнь начинала почему-то считаться взрослой жизнью…

Зря всё-таки птичка не вылетала! А теперь я сижу и ностальгически рассматриваю свои детские фотографии. И одна из них — та самая, на которой я застыл с немым вопросом: «А где же птичка?» И сразу её узнал. Фотографию….

И вдруг нерастраченные запасы той детской подорванной веры дают о себе знать самым замечательным образом:

— А может, птичка всё-таки была? Заболела и не захотела вылетать? Или я ей просто не понравился тогда? Но, сейчас-то…Ну что стоило по-советски обязать этих фотографов завести специально для таких случаев птиц-на-вылет?

Чтоб не травмировали детскую психику, так сказать…

Попытался мысленно представить себе эту птичку, которой не было, но которая должна была быть обязательно.

Такая маленькая… Воробышек? — Нет, это всё-таки не домашняя птица.

Голубь? — Нет, тоже не домашняя. Хотя голубятен было много в те годы.

Ворона? — Нет, такая просто напугала бы.

Да, и все они любят сбиваться в стаи и в одиночку вряд ли выживут.

Нет, тут должно быть что-то другое!

Ну конечно! Это, наверное, должен быть попугай. Причём, лучше попугай говорящий.

Вылетит так важно и скажет:

— Привет, пац-ц-цанчик! Наливай!..

Ну, да. А что ещё может сказать говорящий попугай, долгоживущий у истомлённого советского фотографа?

Лицо ёрзавшего на стуле ребёнка надолго застынет в испуганном недоумении — что, в общем-то, и требовалось. Тут-то и щёлкай фотографии сколько хочешь. А когда оцепенение спадёт и с родителей ребёнка, можно приглашать следующего.

Так, а кто у нас фотограф?.. Как обычно — темная запортьерная личность, слегка выпивающая и иногда закусывающая, и видимо, тоже страдавшая в детстве от недостатка комнатных птиц в своей неясной пока жизни…

Ну, вот и скажите теперь, чью личность мне дальше раскрывать: попугая или фотографа? Пожалуй, бросим жребий. Так, вот монетка… Бросаем… Ловим… И тут этот хулиган попугай, которого я только ещё вообразил, пикирует прямо на мою раскрывающуюся ладошку и ловко выхватывает блестящую монетку прежде, чем я успеваю рассмотреть в ней «орла» или «решку».

Ладно, он всё равно — «орел», а «решка» — это фотограф. Теперь придётся что-то насочинять про обоих. Оба, по своей беззащитной сути, — клеточные птицы невысокого полёта.

По моим наблюдениям, домашнее зверьё обычно напоминает своих хозяев. В чём причина этого феномена — сказать суверенностью не могу — то ли домашние любимцы мутируют под влиянием биополя и интеллекта хозяина, то ли хозяева изначально выбирают питомцев, максимально соответствующих их внешности и внутреннему содержанию, то ли работают оба этих фактора. Науке сие неизвестно.

Кроме того, наш потенциальный фотограф науку презирал и высокими материями не заморачивался. Поэтому, когда в его жизни настал период покоя и относительного советского благополучия, а жена заявила, что для полноты гармонии, царившей в семейном очаге, необходимо завести «котика или ещё какую-нибудь зверушку», он спорить не стал, а втихаря поехал на Птичий рынок.

Спорить не стал, потому что это было накладно для нервной системы. Втихаря — потому, что решил приобрести что-нибудь малогабаритное и не требующее больших затрат ни на приобретение, ни на пропитание — типа беспородного хомячка или черепахи.

На старом Птичьем рынке, как известно, от изобилия всяческой живности глаза разбегались не только у детей, но и у мытых во всех щелоках, зачерствевших сердцем колхозников с соседнего Колхозного рынка, бурно отмечавших в этот день удачные продажи своей и чужой плодовоовощной продукции.

Поэтому присоединившийся к ним каким-то образом наш фотограф чётко помнил, что покупал он точно двух рыжих хомяков умело втёртых ему первой же попавшейся бабушкой, продававшей животных. Но домой он почему-то принёс одного. Причём не хомяка, а говорящего попугая, который ругал его какими-то немыслимыми выражениями на протяжении всей поездки обратно домой.

Фотографу, однако, казалось, что это с ним разговаривает его внутренний голос или «голос совести», как тогда говорили.

В общем, нашему фотографу удалось каким-то непостижимым образом добраться до своей коммуналки в центре города и не оказаться в вытрезвителе.

Чтобы представить себе тогдашнюю коммунальную квартиру в центре города, достаточно представить тёмный подъезд старого «доходного» дома постройки позапрошлого века с тёмной лестницей, пропахшей жареным луком и испражнениями простых до незатейливости советских граждан. В самых тёмных местах лестница обросла кошками, которых тогда выгуливали просто за дверь.

На каждой лестничной площадке очень тяжёлые деревянные и металлические двери были украшены гирляндой кнопок звонков. Под некоторыми, на табличках под этими звонками — ещё и по две-три разных фамилии.

Понять, сколько семей обитает за дверью довольно трудно. Проще всего, зайдя в квартиру, пересчитать вывешенные на стене в