«Вот такая у меня жизнь, — невесело думала Тесс. — После этого ужина мне все стало ясно. На меня, конечно, он никак не повлиял, я — совсем другое дело, а вот с моей жизнью все определилось. Она сейчас как на ладони — со всеми моими пристрастиями, увлечениями, достижениями и скрытыми мотивами. Этот ужин подытожил мое прошлое и заложил основание для будущего.

Еда не натуральная, из магазинов, где на упаковках нет штрих-кодов. И все в общем-то невкусное, и приготовлено, похоже, по рецептам, написанным от руки полуграмотными тосканскими мамашами, которых можно встретить на отдыхе в местечке, не отмеченном в буклетах.

Вино не назовешь ужасающе мутным, на нем нет и этикетки, на которой сообщаются все сведения о винограднике и его владельцах, исключая разве что их гороскопы. Оно не совсем мерзкое, а к тому же еще и доставлено из экологической коммуны с какого-то греческого острова, которого даже нет в географических атласах и на который вас допустят, только если вы оставите привычку пользоваться дезодорантами и кремами для эпиляции.

Гости подчеркнуто респектабельны, успешны в профессиональной и личной жизни, на удивление плодовиты и имеют по четыре ребенка на пару, но при этом ничуть не заносятся. Они надежны, любят посмеяться и уже больше десяти лет являются моими верными друзьями.

Вот такая у меня жизнь. Вау!»

Тесс медленно вздохнула, словно впитывая в себя атмосферу легкой дружеской вечеринки. Моя жизнь. Мой званый ужин.

Она чувствовала себя совсем не так, как ожидала, и не получала такого удовольствия, как раньше. И дело не в том, что ей так уж нравились вечеринки. Она их ненавидела. Но она любила своих друзей, особенно когда тех собиралось не очень много. С ними она могла хотя бы отчасти казаться счастливой; эти люди знали о ней ровно столько, сколько она им позволяла. Да у них и в мыслях не было встряхнуть ее как следует или подергать, чтобы выяснить, что же у нее внутри.

Так что вечер должен был сложиться для нее легко, как обычно. Однако ее что-то беспокоило.

Вот уже несколько месяцев какое-то странное ощущение назойливо пыталось нарушить ее умиротворенность, нашептывая при этом слова, которые она не могла разобрать. Это нервировало Тесс.

Она решила пригласить всех в самую последнюю минуту, надеясь вернуть ощущение стабильности, в чем очень нуждалась, иллюзию рутины. Однако затея явно не удалась.

— Красное или белое, милая?

Тесс вздрогнула, поняв, что уплыла. Она подняла глаза на Макса, который стоял, склонившись над ней в позе радушного хозяина, что несколько скрадывало его рост в шесть футов пять дюймов[1], отчего он казался не таким крупным.

Даже фотографируясь на свадьбе, он использовал весь свой арсенал «комических» поз, чтобы не возвышаться над Тесс, которая была ростом пять футов два дюйма[2]и изящного телосложения. Макс сутулился, глубоко засунув руки в карманы брюк, — он видел, как это делает Фрэнк Синатра в каком-то фильме, — или же откидывался назад, растопырив руки и полуприсев с вытянутой вперед ногой, в излюбленной манере школьника. И еще были десятки снимков, на которых он стоял на одном колене, иронично заглядывая в глаза своей невесте.

Тесс нравились эти фотографии: она была единственной, кто догадывался, что за его показной уверенностью таится незащищенность. Он перебирал пальцами волосы, не для того, чтобы скрыть волнение, а пытаясь укротить непокорные пряди, не имевшие естественного пробора и не поддававшиеся никакой укладке после мытья. А еще они чрезмерно курчавились, если Макс забывал нанести гель. Однажды он коротко постригся, чтобы выглядеть аккуратнее и соответствовать своей прекрасной жене. Он даже рассчитывал, что это произведет сногсшибательный эффект на всю оставшуюся жизнь, как-то ее упорядочит и позволит ему сохранять душевный покой.

А кончилось тем, что его постоянно стали останавливать полицейские, которые интересовались, как так вышло, что сбежавший террорист разъезжает на «БМВ».

Поэтому в конце концов ему пришлось смириться с тем, что у него постоянно небрежный вид, что он человек слишком большой и беспорядочный, который никоим образом не намерен выставляться. И не важно, что Тесс восемнадцать лет пыталась убедить его, что ей нравятся его габариты, что они кажутся ей успокаивающими, утешительными и надежными. Он всегда ненавидел свой рост и хватался за любую возможность уменьшить его, стать не столь заметным.

Он не понимал, что Тесс нужна его основательность, чтобы спрятаться за нее, ей нужна его масса, чтобы отвлечь внимание от себя.

Иногда он смотрел, как Тесс одевается на большую вечеринку. Он никогда не уставал наблюдать за тем, как эта миловидная молодая женщина со свежим лицом (она навсегда останется для него девушкой, ведь она такая миниатюрная) перевоплощается в девчушку, которая возится с косметикой своей матери.

— Зачем тебе вся эта ерунда, когда это тебе самой не нравится? — иногда спрашивал он, все еще надеясь получить внятное объяснение.

Тесс безучастно смотрела на свое отражение, молчаливо соглашаясь с тем, что без макияжа выглядит лучше. Морщин у нее еще не было, хотя она не очень ухаживала за лицом. Видимо, ей достались хорошие гены. У нее были прямые волосы, и после удачной стрижки прическа сохраняла форму месяцами. Темные волосы и не очень большие, но красивые голубые глаза — ее черты мало изменились со временем. Одевалась она всегда опрятно, все по фигуре, все в самый раз, а цвета подбирала интуитивно, поскольку вкус у нее был хороший.

— Так надо, — только и отвечала она. — Все взрослые так делают.

Она всегда отшучивалась этой фразой, потому что еще не решила для себя, насколько это важно. Для нее до сих пор оставалось тайной за семью печатями — когда же все-таки она повзрослела? Ей нужно было знать, когда это произошло, с тем чтобы начать отсчет с этого момента и привнести смысл в оставшуюся жизнь.

Она никак не могла избавиться от жуткого чувства, будто упустила что-то важное между тринадцатью и тридцатью девятью годами.

— Так красное или белое? — повторил Макс.

В его голосе появились нотки раздражения, когда он увидел, что Тесс с трудом заставила себя снова вернуться в Баттерси[3].

— Прости! Белое, пожалуйста.

Макс наполнил ее бокал, а Тесс улыбнулась ему. Скорее, попыталась, но он, похоже, старался не смотреть ей в глаза.

Может быть, ей все это и казалось, возможно, она и заблуждалась, но у нее было такое чувство, будто что-то происходит. И наверняка что-то нехорошее, потому как у Макса дергался глаз. Раньше это всегда служило намеком на то, что готовится приятный сюрприз и что ему трудно хранить тайну. Но теперь она была уверена, что все очень, очень скверно, ибо понятия не имела, чего ожидать. Видимо, разгадку он запрятал очень, очень глубоко.