Свечи. Много свечей — наверное, сотни две, а то и три. Большие и маленькие, в подсвечниках и без, темные и светлые, высокие и приземистые, массивные и тонкие. Они стояли в темной комнате повсюду — на полу, на столе, на двух сделанных «под старину» тумбочках, которые разместились по обе стороны от широкой кровати. Они были здесь на правах хозяев, собирая из осколков темноты свой собственный неповторимый мирок, в котором не было места чужим. Они складывались в причудливый узор, а огоньки пламени отплясывали в многочисленных отражениях. Этот бесконечный строй свечей был сродни параду или демонстрации. Они отражались в зеркале и идеально гладкой поверхности отшлифованной мебели, и от этого казалось, что их здесь еще больше. Будучи единственным источником света в пустой комнате, они создавали сюрреалистическое ощущение присутствия какой-то незримой высшей силы…

В замке скрипнул ключ, и дверь распахнулась, впуская яркий светлый луч, окруживший мужчину и женщину. Женщина в переливающемся вечернем платье шагнула вперед, увлекая за собой спутника, и быстро захлопнула дверь. С его губ сорвался восхищенный вздох, от которого затрепетали огоньки ближайших к двери свечей. Он на секунду замер, оглядывая мерцающих в темноте «светлячков», но женщина потянула его на середину комнаты. Он безмолвно последовал за ней, и она осторожно провела его по «дорожке» между огоньками. Когда она повернулась к нему, в ее глазах метались десятки искр. Он обхватил ее тонкий стан руками и нежно и ласково прикоснулся к ее губам.

Она ответила ему — страстно, неистово, ярко. От таких поцелуев у мужчины закружилась голова, и он сжал ее в тесных объятиях. Он чувствовал, как ее теплые пальцы снимают с него пиджак, ослабляют галстук, расстегивая пуговицы, пробираются под рубашку. Его тело отзывалось на каждое ее прикосновение тягучим желанием. Упавшая с плеч рубашка обнажила мощный торс, поблескивавший в свете свечей выступившими капельками пота, и женщина нежно прикоснулась к его груди губами. Он откинул голову и хрипло застонал. Ее ладони нежно гладили его кожу, и эти легкие, словно крылья бабочки, прикосновения будили в нем безудержную страсть. Забравшись под расстегнутый пояс его брюк, хрупкие женские пальчики неуверенно накрыли упругий холм под ширинкой.

Его руки тоже жили какой-то своей жизнью, раздевая ее. Длинное шелковое платье скользнуло к ногам женщины, и она осталась в одних трусиках. Ее маленькие упругие грудки, похожие на плоды персика, с темными кругами сосков так и манили прикоснуться к ним. Решительно прижав ее к себе, мужчина провел языком по ее шее, опустился в ложбинку между грудей. Она тихо охнула, когда его губы захватили и слегка потянули один из отвердевших сосков, пока его пальцы описывали круги вокруг второго. Свободная рука легла на ее тугую попку, попеременно сжимая нежные полукружия. Потом пальцы скользнули вперед, бесстыдно забрались под ткань «стрингов», и женщина тихо охнула, когда он затеребил ее клитор. Мужчина проложил влажную дорожку поцелуев вниз, медленно вставая на колени, отодвинул в сторону тонкую преграду шелка, и его язык плавно вошел под своды ее истекающей соками пещеры. Она всхлипнула от удовольствия, путаясь пальцами в его густой шевелюре. Его язык двигался то быстрее, то медленнее, заставляя женщину подстраиваться под его ритм. Она только вздрагивала, когда он вонзался глубже или почти выскальзывал из ее влагалища.

Почувствовав, как она забилась от удовольствия, он выпрямился и поднялся с колен. Повинуясь его жесту, женщина погладила его обнаженный торс, потянула вниз язычок «молнии» на его брюках, освобождая из тесного плена восставший мужской жезл. Игриво пробежавшись вдоль него пальчиками, она грациозно склонилась к нему лицом, откинув пышную гриву струящихся волос. Первое прикосновение ее губ было почти неощутимым, мимолетным. А потом он почувствовал, как женский рот захватывает его в плен — полностью, без остатка. Губы играли на нем, словно на флейте, исторгая хриплые стоны. Язычок бестрепетно проходился по его чувствительной коже, дразняще и многообещающе задерживаясь у самой вершины…

Они так и не дошли до манившей в полумраке постели. Кульминация была уже близко, но этот порыв стал неожиданным даже для него самого: когда она на секунду отстранилась, готовясь к новому приступу, он вдруг резко дернул женщину вверх, с первобытной страстью впился в ее губы, резким движением рванул с нее треснувшие по шву трусики, прижал ее спиной к стене, подхватив ладонями под ягодицы, и с каким-то звериным азартом ворвался в нее. Она вскрикнула, откинула голову и закусила губу, но ее ноги обвились вокруг его талии, позволяя все глубже и глубже пронзать теплую глубину ее нежного лона. Она извивалась в руках мужчины, то приникая к нему всем телом, то отстраняясь. Их соитие походило на диковинный танец, в котором было что-то от сражения, — правда, в нем не было победителей и побежденных.

Последний порыв страсти длился недолго — через некоторое время женщина вскрикнула, и мужчина тоже почувствовал, как его захлестывает волна наслаждения. Он еще раз рванул ее на себя и с рычанием впился поцелуем в ее шею, беззащитно белевшую напротив его лица, а она вонзила в его плечи наманикюренные ноготки. Пронзившая игла боли добавила острых ощущений, и мужчина запрокинул голову, задыхаясь от удовольствия.

Потом она обмякла в его руках, тяжело дыша, не открывая глаз. Продолжая поддерживать ее, он чувствовал, что тоже готов упасть от усталости — так всегда бывало, когда он растрачивал весь свой любовный пыл. Женщина доверчиво склонила голову ему на грудь и повернула к нему еще не остывшее от наслаждения лицо. Блики свечей отражались в ее потемневших от удовольствия глазах. Губы любовников соприкоснулись — едва уловимо, нежно, выражая бесконечную благодарность друг другу…

— …Стоп! Снято!

Мартин Шеффилд сощурился от неожиданно ярко вспыхнувшего света — приятный полумрак вокруг слившейся в страстных объятиях парочки сменили софиты.

— Гримера в кадр! Последний поцелуй повторяем через десять минут! — надрывался режиссер.

— Почему только поцелуй? — недовольно поинтересовался Мартин.

Несмотря на то, что сцена заворожила его, он увидел массу недостатков в игре актеров. Герой двигался как-то неестественно, а героиня глупо хлопала глазами и практически не проявляла инициативы. В общем, зрительный ряд Мартину не понравился — пожалуй, он был немного лучше предыдущего дубля, но пока по-прежнему не удовлетворял его. Пока гример поправлял макияж актрисы и маскировал царапины на спине актера, отчего тот недовольно морщился, а реквизиторы торопливо восстанавливали сдвинутые в порыве страсти свечки, Шеффилд, задумчиво потирая подбородок, направился к режиссерскому креслу. Сидевший в нем молодой человек, увидев Мартина, нервно заерзал.

— Боб, переснять надо все. Это просто никуда не годится.

— Мы переснимаем уже в пятый раз, причем первые три пробы забраковал именно ты! — взорвался режиссер. — На этот раз переснимем только последний поцелуй! И не потому, что тебе так хочется, а потому что я считаю его недостаточно выразительным в этом варианте!