Памяти фотографа Рикардо Гамбоа, обожавшего читать Диккенса и Варгаса Льосу, и очень мною любимого. С искренним и неосуществимым желанием подарить ему эту книгу.

«Все, что ни делается, имеет какой-то смысл», — подумал Виктор Силанпа, решив, что сегодняшнее утро необычное. Уже перед самым рассветом он наконец дочитал воспаленными от усталости глазами двухтомный «Отель Шанхай» Вики Баум, но даже не понял, понравилась ему книга или нет, и вообще с какого бодуна за нее взялся. Где-то посреди ночи он в очередной раз нарушил данное себе слово не курить. К тому же ему предстояла неприятная процедура — намазаться мазью против геморроя. Стоя перед зеркалом в ванной, Силанпа с отвращением созерцал ярко-красный тюбик, лежавший на полочке. Отвернув пластиковую крышечку, он приставил тюбик к больному месту и, чувствуя, как рушится непрочное душевное равновесие, выдавил холодную жижу.

Со столика в прихожей донеслось громкое эхо телефонного звонка.

— Алло! — Силанпа поднял трубку кончиками большого пальца и мизинца.

— Знаю, что сегодня воскресенье, но дело серьезное! — Он узнал голос капитана Мойи. — Обнаружен труп на берегу Сисги — возраст около пятидесяти пяти, в костюме Адама, посажен на кол. При нем ни бумажки, ни остатков одежды — ничего!

— Когда его нашли?

— Сегодня утром, но, похоже, он там уже несколько дней. Возле края плотины, дальнего от дороги. Какие-то ребята катались поблизости на каноэ и заметили. Поспешите, я велел, чтобы его не снимали, пока вы не приедете! Ну как, хороша наводка?

— Да, капитан! Выезжаю немедленно!

Силанпа торопливо натянул на себя старые тиковые штаны, на прощание махнул рукой муньеке — женскому манекену, — которая стояла возле книжного шкафа, прекрасная в солнечных лучах, и через считанные минуты уже катил по авениде Чиле в направлении загородного шоссе.

— Я Силанпа! Из газеты!

— Проходите вон туда!

Издалека зрелище напоминало распятие с очень дородным Христом. Или изображение слона, нарисованное неумелой детской рукой.

— Вот, держите это поближе к носу! — Полицейский протянул ватку, смоченную нашатырным спиртом. — От него смердит почище, чем от пьяного пердуна!

Прижимая ватку к верхней губе, Силанпа со слезящимися глазами стал продираться сквозь кусты и заросли тростника. Добравшись до места, он увидел распухший синюшный труп, покрытый коркой засохшей грязи. Колья пронзали его, образуя косой крест. Желудок Силанпы судорожно сжался, и его чуть не вырвало.

Он принялся делать пометки в блокноте, начертил схему расположения находки в нескольких метрах от кромки берега, посреди островка тростниковых зарослей, а затем перешел к самой неприятной части работы — осмотру трупа. Запястья и шею опоясывали черные пятна. Очевидно, мужчину связали и скорее всего волокли на веревке. Полицейский принес раздобытую где-то малярную стремянку, и Силанпа, замирая от отвращения, приблизился к лицу. Глазные яблоки вытекли, рот с отвисшей челюстью забит грязью и песком. В заключение Силанпа извлек свой маленький «никкормат» и сфотографировал труп с разных углов.

— Похоже, смерть наступила от удушения прежде, чем его посадили на кол, как по-вашему? — обратился он к полицейскому.

— Да, сеньор. И посмотрите на хвост, что торчит у него из задницы — это не водоросли?

— Кажется, да… — Силанпа слез со стремянки. — Ладно, теперь ваша очередь! Передайте Пьедраите, что я буду у него завтра прямо с утра!

Он вернулся к шоссе и с моста оглядел темную гладь озера. Отсюда не раз прыгали вниз те, кто отчаялся дождаться телефонного звонка или еще какого-нибудь выражения человеческого участия, означающего для них спасительный поворот судьбы. Влажный ветерок погнал по воде мелкую рябь.

Силанпа зябко поежился. Из полицейской машины он связался по радиотелефону с капитаном.

— Капитан полицейской бригады номер сорок Аристофанес Мойя слушает! — прозвучало в трубке. — Чем могу быть полезен?

Силанпа назвал себя. Сигарета в его пальцах мелко подрагивала.

— Его задушили и сбросили в озеро! — сообщил он. — А уж потом вытащили и посадили на кол. Довольно изощренное убийство, вам не кажется?

— Нашли какие-нибудь улики?

— Полицейские прочесали местность на двести метров вокруг и не обнаружили ничего, даже сломанной веточки!

Капитан сухо откашлялся.

— Ладно, почитаю вашу статейку! Надеюсь, фотографии будут?

— Само собой, капитан!

После Силанпа позвонил в редакцию «Обсервадора».

— Эскивель? Говорит Силанпа! У меня срочный материал! Оставьте мне рамку под фото на первой полосе и полностью страницу полицейской хроники!

— Может, вам еще спеть «В глазах твоих туманы»?

— Эскивель, поверьте, дело будет громкое! Человека сажают на кол на берегу Сисги! Приеду — покажу фотографии!

На обратном пути в Боготу Силанпа курил сигарету за сигаретой, не в силах отделаться от воспоминания о мертвеце, о пустых глазницах и жуткой маске вместо лица. Его мутило при мысли о том, что безобразный труп еще недавно был таким же живым мужиком, как и он сам, с ним общались другие люди, здоровались за руку и даже, наверное, ложились в постель женщины. Затянувшись сигаретой в последний раз, он почувствовал во рту отвратительную горечь, опустил стекло и сплюнул на дорогу. Нет, все-таки от трупов лучше держаться подальше!

Доехав до третьего моста, Силанпа посмотрел на часы. Было почти пять утра. «Моника, наверно, злится», — с грустной обреченностью подумал он и прибавил газу. Его «Рено-6» помчался к авениде 127, потом свернул на Нису. Силанпа мысленно корил себя за безалаберность, обыкновение опаздывать на свидания и деловые встречи, будто его жизнь протекала в отличном от общепринятого часовом измерении. Он пообещал Монике отвезти ее сегодня на велотрассу бегать трусцой, но опять не сдержал слова.

Моника, в спортивном костюме, открыла ему с каменным лицом и молча удалилась на кухню.

— Где тебя черти носили? — спросила она, наливая себе кофе. — Я звонила тебе домой, в редакцию. Там сказали, что ты не появлялся.

— Пришлось сгонять на Сисгу. На берегу нашли труп, посаженный на кол. Жуткое зрелище!

— Посаженный на кол? — с удивлением переспросила она, дуя на горячий кофе. — Кто ж его так — наркоторговцы, партизаны, террористы?

— Не знаю и знать не хочу. Я в эти дела не вмешиваюсь. — Силанпа налил себе стакан молока. — Ты бегала?

— Да, с Оскаром. Посиди немного, я приму душ.

Он молча проводил ее взглядом. Оскар был прежним любовником Моники, до Силанпы, и до сих пор не смирился со своей отставкой — преследовал ее, всячески ублажал, выведывал и исполнял самые дурацкие капризы, втайне надеясь, что она к нему вернется.