Кардиология мой дом, мой свет и мать моя родная.

— Любка, давай скорее. Там с аварии привезли. — В сестринскую заглянула Верка.

Я быстренько свернула свое желание попить чай и поспешила в отделение. Я — это старшая медсестра отделения кардиологии областной больницы: Любовь Романовна Безглазова, и без меня ни один инструмент не попадет в руки наших ювелиров-хирургов.

— Сколько? — Спросила, набегу надевая маску.

— Двое. Мать с сыном. На ней две царапины, а у ребенка ушиб грудной клетки, два раза сердце заводили, пока реанимация ехала. Алексей Климентьевич говорит, что оперировать нужно немедленно. Ребенок с патологией был, на следующей неделе плановая операция на сердце у нас должна была проходить. А видишь, как оно вышло. — Причитала бегущая рядом Верочка.

— Беляевы? — Вдруг остановилась я, сообразив, о ком речь. Она часто закивала. Я мысленно застонала. Там и так сложный случай, ребенок почти все время на ИВЛ находился, так еще и стрессовая ситуация и ушиб. Алексей прав, оперировать нужно сейчас.

— Люб, давай быстрее. Счет на секунды. — Рыкнул светило областной медицины, на которого уже натягивали перчатки.

Быстренько вымыла руки, привычно нажала на кран локтем, позволила одеть мне перчатки и встала на свое место у стола с инструментами. Сегодня двадцать два года ровно, когда я ступила на эту скользкую дорожку под названием: «Подай зажим, принеси салфетку». В последние шесть я еще и периодически ассистировала Леше в связи с острой и хронической нехваткой медперсонала.

— Давление падает. — Анестезиолог четко контролировал ситуацию.

— Ждем критического момента, потом колем. Мне нужно ушить перегородку. — Спокойно отозвался кардиохирург и вдруг спросил. — Люб, что видишь?

— Желудочек…, если расширить сосуд, заработает сам в полную силу. — Отозвалась, подавая расширитель.

— Умница. — Пробормотал он, и принялся за дело.

Я, затаив дыхание, следила за его работой. Ювелирной. Доля миллиметра хоть в какую-то сторону, и все. Алексей протолкнул расширитель, плотно вставив его в стенки сосуда, и в несколько коротких взмахов прикрепил перегородку

— Можно колоть. — Разрешил он, выдохнув. — Люб, выживет? — Привычно спросил он.

Я вдохнула.

— Леш, я не талисман бригады. Я медсестра. — Напомнила, подавая нужные инструменты без напоминаний.

— На вопрос ответь. — Рыкнул он.

— Выживет. — Кивнула. — Свою жизнь положу, а его сердце будет биться.

Почувствовала, что в груди несильно кольнуло. Эк, я распереживалась. Однако, ребеночка было бы очень жалко, если что. У каждого врача, который находился сейчас здесь, в операционной, было свое личное кладбище. У каждого. Мы тоже не железные, и за каждого, кто ложился на этот стол, готовы были жизнь отдать. Особенно за детей. Но жизнь отдать сложно, когда уже поделать ничего нельзя. Я прекрасно помню, как выла в подушку после первого «потерянного» пациента. Помню, как совсем еще юная Верочка дрожала в углу, пытаясь сдержать рыдания…. Помню, как Алексей нервно курил, после каждого такого случая. Костя, анестезиолог, пил разбавленный спирт. Молча. И сейчас мы все это переносили молча… после первого раза. Мужики никогда не плакали, не могли, наверное. Нам, бабам, в этом плане легче. Хоть выреветься можно. Но тоже уже не могли, почему-то. Смозолили слезные железы, наверное.

— Операция прошла успешно. — Проворчал Алексей и вышел из операционной.

Привычно убрала все инструменты в лоток, который уйдет на стерилизацию.

— Кость, в реанимацию его, и медсестру толковую из ваших поставь. — Попросила.

Костя, крепкий тридцатилетний парень кивнул. Оставила приборку Верочке и толкнула дверь.

— Тебя ничего не смутило во время операции? — Леша снимал стерильную накидку.

Сняла перчатки и выбросила в ведро.

— Давление падало быстрее, чем обычно, а сам пациент был слишком слаб после перенесенного стресса. — Кивнула, понимая его опасения. — Леш, он выживет. Он один у матери, она же без него изведется. Я присмотрю ночью. Ты домой?

— Нет, — покачал он головой. — Останусь сегодня с вами дежурить.

— Мамочкин снова решил подмениться? — Вскинула голову.

— Третий раз за месяц. — Поморщился он. — И он Лавочкин.

Я скривилась. Да хоть Палочкин, маменькиным сынком, которому все и всюду должны, он от этого быть не переставал. Не был бы сыном именитого профессора, давно бы его из медицины убрали. Поэтому наша бригада и брала на себя почти все операции, и ответственность за их исход тоже.

— Где мать ребенка? — Спросила, смывая перчаточный тальк с руки.

— В комнате ожидания была. — Он тяжело вздохнул. Не любило у нас светило кардиологии с родственниками разговаривать.

— Я поговорю, Леш. Иди, отдыхай. — Потрепала его за плечо. Он благодарно улыбнулся.

С Алексеем мы были знакомы с института, он учился на кардиолога, я осваивала сестринское дело. Именно он заразил меня идеей спасать людские сердца. Такие хрупкие и в то же время абсолютно совершенные. Мы с самого начала сработались с ним, и после всегда стремились работать в одной бригаде. Вот только друг за двадцать два года умудрился завести семью и двух сыновей, один из которых сейчас активно грыз гранит, завещанный Гиппократом. А вот я…. У меня даже рыбок не было, потому что сдохли бы с голоду. Родители жили за городом у старшей сестры, дом которой полная чаша, а я жила в родительской квартире одна. Ну, как жила…. Спала я там. Иногда. По средам и субботам.

— Кто Беляевы? — Осторожно спросила, входя в комнату ожидания.

— Я. — Тут же вскинулась худенькая девушка, которой едва ли было больше двадцати пяти. — Как он?

Я подошла к ней.

— Операция прошла успешно. — Обрадовала ее. — Но ваш сын очень слаб, поэтому будем ждать. Критический момент — эта ночь. Но, думаю, он выстоит.

У женщины задрожал подбородок, и она вдруг набросилась на меня с объятиями. Вот потому Лешка и не любил вот это все.

— Спасибо. Спасибо вам. И хирургам спасибо. Я знаю…. Я знаю, что вы, Любовь Романовна, волшебница. Спасибо. Да храни вас бог. — Она разрыдалась.

У меня сердце нервно сжалось. Я подозвала медсестру из приемной и попросила накапать чего-нибудь успокоительного. Главное, самой не разреветься в такой ситуации, а то прецеденты были. В сестринскую я попала только через полчаса. Верочка уже разливала по кружкам чай.

— Люб, ты сегодня бледная какая-то. — Прокомментировала она, когда я тяжело опустилась на стул.

— С мое поживи, такая же будешь. — Я откинулась на спинку.