Олигарх

Глава 1

Итак свершилось, наконец-то мне удалось полностью воплотить задуманное.

Я подошел к окну и немного раздвинув шторы, посмотрел вслед отъезжающей карете графа Карла Фердинанда фон Буоль-Шауенштейна, Министра-Президента Австрийской империи. Когда карета скрылась за поворотом, я подошел к огромному во всю стену книжному шкафу своего кабинета и открыл тайную дверь, из-за которой стремительно вышел князь Александр Михайлович Горчаков, русский посланник при австрийском дворе.

Он чуть ли не бегом бросился к моему рабочему столу, стоящему в дальнем углу кабинета. Я молча показал на пакет, одиноко лежащий посредине стола. Князь дрожащими руками схватил пакет и достал из него исписанный лист бумаги.

— Алексей Андре-евич, я не верю с-воим глазам, — князь от волнения даже начал слегка заикаться. — Неужели это правда?

Я ничего не ответил, молча достал полюбившуюся за последние годы гаванскую сигару, обрезал её, прикурил от свечи и с наслаждением сделал глубокую затяжку. В голове сразу зашумело, в курении крепких сигар именно эта первая затяжка доставляло мне самое большое удовольствие.

Князь тем временем еще и еще перечитывал текст, он даже снял свои очки и протер линзы, что заставило меня улыбнуться.

— Александр Михайлович, вы я вижу и правда не верите своим глазам, — иронично констатировал я.

Ерничать и иронизировать можно было сколько угодно, но на самом деле в реальность происшедшего мне и самому с трудом верилось. Но князь Горчаков держал в руках бумагу, подписанную австрийским императором Францом ИосифомПервым c совершенно невероятным текстом: австрийцы отзывают свой ультиматум.

* * *

На фронтах Крымской войны после взятие турецкого Карса несколько недель царило относительное затишье. Бледная тень своего великого дяди, французский император Наполеон Третий начал понимать, что дальше он будет таскать каштаны из огня другим и в Россию начали поступать сигналы о желательности начала мирных переговоров.

Кто-то организовал утечку информации об этих контактах и австрийцы под давлением британцев решились вмешаться: австрийский посол в Петербурге граф Эстергази явился к русскому канцлеру Нессельроде и передал ему ультиматум из пяти пунктов, угрожая в случае непринятия вступить в войну на стороне коалиции.

Вечером 20-ого декабря 1855-ого года в кабинете императора Александра Второго состоялось созванное им совещание. Прения были не продолжительные. Остановились на том, чтобы согласиться на предъявленные условия, кроме уступки Бессарабии и отвергнуть статью австрийской ноты о праве союзников предъявлять России другие требования, если этого потребует «интерес Европы».

30-ого декабря в Вене русский посланник князь Горчаков сообщил этот ответ графу Буолю. Но Министр-Президент Австрийской империи отказался вести какой-либо дипломатический торг с Петербургом и поставил срок получения окончательного ответа через шесть дней.

Я был в курсе всей этой дипломатической возни и спокойно ждал намеченного мною момента для вступления в игру. Положение русского посланника в Вене было крайне тяжелым и ответственным. С князем Горчаковым наше знакомство началось много лет назад в Лондоне, а оказав в свое время экстренную, но небольшую для меня, финансовую помощь русской миссии, моя светлость пользовалась почти безграничным доверием русского посланника.

Состояние финансов Австрийской империи мне было отлично известно. Подготовка к будущей войне с Россией уже обошлась австрийской казне более чем в полмиллиарда флоринов, годовой военный бюджет был израсходован еще в апреле 1855-ого года и страна стояла на пороге банкротства. Правительство было вынуждено выпустить дополнительные сто сорок миллионов флоринов бумажных денег, а вот потом печатный станок «сломался» и любые сверхплановые расходы можно будет финансировать только заняв денюжку у сильных мира сего, к которым с некоторых пор принадлежал и я. Это итак уже представляло колоссальную проблему, желающих финансировать «товарищей» с Дуная практически не было. Их кредитный рейтинг был очень низким.

После своего феерического финансового успеха во время золотых лихорадок в России, на Аляске, в Калифорнии и Австралии я стал главным деловым партнером барона Лайонела Натана де Ротшильда и поэтому горькую пилюлю австриякам приготовил заранее.

Еще накануне начала Крымской войны я, помятуя свои предыдушие попытки вмешательства в ход российской истории, решил готовить запасной вариант на случай если войну мне не удастся предотвратить.

С бароном я познакомился когда мы оба были молодыми и юными. А вот плотные деловые отношения начались когда он был уже главою еврейской общины Лондона и несколько лет назад вместе со своим дядей сэром Мозесом Монтефиоре, сестра которого была родной матерью барона, работал в пользу русских и польских евреев. Благодаря барону Лайонелю у меня с его дядей установились очень близкие дружеские отношения. Они, общаясь со мной, неоднократно высказывали свое возмущение положением евреев в Российской империи и особенно наличием пресловутой «черты оседлости».

Мозес Хаим Монтефиоре больше двадцати лет назад оставил бизнес и целиком занялся общественной и филантропической деятельностью. Изначально он занимался естественно проблемами избранного народа, будучи один из известнейших британских евреев. Но в тридцатых годах он активно боролся за отмену рабства в британских колониях и в 1835-ом году совместно с Ротшильдами предоставил английскому правительству большой заём для компенсации убытков владельцам плантаций в связи с уничтожением рабства.

Для меня отмена крепостного права в России была фикс идеей. И не просто отмена, как это сделает Александр Освободитель в 1861-ом, оставив без штанов миллионы крестьян, а предоставление настоящей личной и экономической свободы многострадальному русскому крестьянству.

Взвесив все за и против, я решил попробовать провернуть такую же штучку в России. После всех золотых эпопей денег у меня было как у дурака фантиков, по моим подсчетам даже больше, чем имели все Ротшильды, британские, французские, немецкие и неаполитанские. Но все равно в одиночку я это ну никак не могу провернуть. Помимо финансов был еще нужен? как станут говорить в двадцать первом веке, административный ресурс. Его у меня почти нет, я конечно безумно богат и знатен, но для вершителей мировых судеб всё еще выскочка. А вот у Ротшильдов этот ресурс есть.

Но чтобы еврейские банкиры вписались за русского крестьянина, надо было их очень заинтересовать. В сухом остатке для них самое главное это деньги. Если дойти до самой сути их деятельности, то даже их общественная и филантропическая деятельность была направлена на создания самых благоприятных условий для главного — зарабатывания звонких монет и их различных эквивалентов.

Несколько недель я потратил на рассказы Мозесу и Лайонелю о России, её богатствах и возможностях заработать просто немыслимые бабки при её быстром развитии, одно железнодорожное строительство чего стоит.

Как известно вода и камень точит. Когда в очередной раз оправдался мой прогноз и началась Крымская война и мало того, её события стали развиваться тоже в соответствии с моими предсказаниями, лед тронулся.

15-ого марта 1855-ого года, в Европе мне приходилось жить по григорианскому календарю, я ехал на ужин к барону Лайонелю. Несмотря на войну, местожительство мне менять не пришлось, официально у меня, благодаря тетушке, было двойное гражданство, я был и российским и британским подданным. В данном случае деньги решали всё.

Настроение у меня было хуже губернаторского, пока все идет так, как и я знал по своей прежней жизни: русская армия ушла из Дунайских княжеств, союзники высадились в Крыму, Севастополь в осаде, русская армия потерпела несколько чувствительных поражений.

В Европах уже знали о смерти Государя Николая Павловича, а я при всех своих огромных деньжищах, ничем не могу помочь своей Родине и мало того, у меня пока даже нет возможности просто приехать в Россию. Единственное что мне реально удалось сделать, так это предотвратить военные действия на Тихом океане и воспрепятствовать заключению державами договоров с Японией. По моему разумению для этого еще не пришло время.

Первый раз я вызвал неудовольствие Государя много лет назад участием в дуэли и отказом служить по какой-нибудь части, затем была критика университетский устав 1835-ого года. Потом была безрезультатная попытка отговорить Николая Павловича от вмешательства в австрийские дела в 1849-ом году.

Когда же я, попросив аудиенцию, попытался отговорить его начинать нынешнюю войну с Портой,