Павел Пепперштейн

Бархатная кибитка: Роман о детстве

Дизайн обложки создан ППСС

Текст публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации

Издатель П. Подкосов

Главный редактор Т. Соловьёва

Руководитель проекта М. Ведюшкина

Ассистент редакции М. Короченская

Арт-директор Ю. Буга

Корректоры Т. Мёдингер, Ю. Сысоева

Компьютерная верстка А. Фоминов

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© П. Пепперштейн, 2023

© ООО «Альпина нон-фикшн», 2023

* * *

В уголке за бочкой

Мы нашли щеночка

Он ко всем ласкается

Лаем заливается

Тяв-тяв

Тяв-тяв

Тяв-тяв, тяв-тяв, тяв-тяв!

Детсадовская песенка

Посвящаю любимой Соне, которой я рассказывал все эти истории, прежде чем их записать

Автор сердечно благодарит Соню Стереостырски и Наташу Норд за деятельное участие в создании этого романа

Глава первая

Роман на море

Я не мог поверить своему счастью. Конечно, как у настоящего агента из американских фильмов, мое бледное лицо не выражало и тени радости – спокойствие и легкая усталость застыли на моем лице. Но внутри меня все ликовало.

Моя радость напоминала бинокль, которым пользуются без определенной цели, просто ради ленивой и беспечной забавы. И в награду за эту бесцельность бинокль моей радости дарил мне то фрагмент далекой зеленой волны, то серую угрюмую белку на кривой ветке, то белую занавеску в окне отеля, где мне предстояло, как я полагал, провести беспечный месяц приморской, вольной и отдохновенной жизни. Я гадал, подходя к отелю: не на окне ли моей будущей комнаты развевается эта белая занавеска, словно флаг блаженного поражения – флаг, который ветер превращал то в пузырь, то в ангельское крыло?

К отелю, словно бы сконфуженно сложенному из кубиков искрящегося сахара, прилепилось темное кафе в форме поросли бревенчатых теремков. Лукоморные письмена над входом сообщали название кафе – «Степан». В «Степане» царствовало безлюдье, только ветер катал по поверхности деревянных столов круглые и клейкие шишки кипарисов и длинные сосновые иглы.

Войдя в отель, я нашептал на ушко пригожей девушке, что на мое имя зарезервирован номер. За это признание меня наградили ключом, но я не отправился осматривать свою белоснежную каморку, желая отложить это удовольствие до ранних сумерек. Вместо этого я вышел на просторную веранду отеля. Мне хотелось, чтобы горечь кофе сообщила дополнительную сладость минуте моего прибытия в это вожделенное место.

Веранда отеля напоминала палубу корабля, украшенную по центру бассейном: палуба висела высоко над морем, и отсюда открывался волнующий вид на далекие скалы, на изумрудно-синий простор, где местами белели яхты.

В самом конце веранды-палубы, в месте, соответствующем носу корабля (если бы это был корабль, а не отель), я приметил темную фигуру, закутанную в плед. Кажется, старик – очень высокий, худой, иссохший, далеко вытянувший вперед свои длинные, тощие ноги. Он внимательно смотрел на море, но походил не столько на старого моряка, сколько на древнего индейца чироки – совершенно лысый, смуглый, с вытянутым черепом. Свои узкие витиеватые пальцы он сплел в подобие башенки, а на верхушку этой башенки поместил свой острый, изогнутый подбородок, придающий его лицу сходство с месяцем, каким его вышивают на детских подушках.

Вышел месяц из тумана,

Вынул ножик из кармана –

Буду резать, буду бить,

Все равно тебе водить.

Издалека доносилась музыка. Некий голос пел песенку.

Плановая, плановая,

Симпатичная такая,

Стройная девчонка из Баку.

Будет мне ночами сниться

Та восточная царица

В темно-фиолетовом дыму…

Ночью, в своей узкой комнате, где белая занавеска продолжала плескаться за окном, сдаваясь ночи с той же охотой, с какой она сдавалась ясному смолистому дню, я время от времени просыпался, продолжая напевать эту сладкую бедовую песенку. Но слова искажались полусном, и вот уже являлся передо мной белоснежный зайчишка из Баку по прозвищу Шюбка Белый, скачущий под лиловыми сводами дворца, богатого гигантскими изваяниями, изображающими полунагих дев, застывших в самых непристойных позах с самыми невинными лицами. Дворец принадлежал окаменевшему Шалтаю-Болтаю: это безликое мраморное яйцо, увенчанное многоступенчатой короной, восседало на троне в центре наиболее гигантской из зал, а здесь каждая зала блистала не столько зеркалами и позолотой, сколько оголтелым и беспочвенным гигантизмом.

Просыпался я много раз, пока наконец не увидел светозарное утро.

За завтраком в отеле оказалось весьма людно.

– Конференция! – кратко крикнула мне ликующая официантка, словно бы это слово могло все объяснить и в то же время внушить бездонную радость.

Царствовала действительно праздничная и почти детская атмосфера. Впрочем, в атмосферке этой присутствовало нечто сумасшедшее.

Я кое-что слышал уже о конференции. Когда я позвонил в этот отель из того далекого города, откуда имел счастье затем сбежать, мне, в ответ на мою просьбу зарезервировать комнату на мое имя, сообщили, что я чрезвычайный удачник – в отеле имеется единственная свободная комната. Все прочие номера заняты по вине конференции. Я увидел сразу множество людей, которые радостно галдели, сидя за столиками, – все они были молоды, нарядны, предельно оживлены. Их объединяла какая-то бешеная и явно только что родившаяся любовь друг к другу. Широкие улыбки сияли на округлых славянских лицах, покрытых свежим приморским загаром. И среди этих славянских лиц, словно камень среди яблок, выделялось лицо американца – спокойное, серьезное, удлиненное, наделенное светлыми нейтральными очами. Это был субъект лет тридцати, сидевший чрезвычайно прямо и скромно, улыбаясь не вполне американской улыбкой – одними лишь уголками губ. Этот иноземец каким-то образом являлся эпицентром царившего здесь восторга, но мысли мои занимал не он, а тот старик, которого я видел утром на веранде. И о старике спросил я юную официантку.

– Тот господин с необычайно длинными ногами, витыми пальцами и лицом индейца – тот, что вчера сидел на веранде в час моего прибытия сюда, – он тоже делегат этой конференции?

Официантка округлила свои зеленоватые глаза и стала уверять меня, что никакого индейского старика здесь не видела.

Ничего не добившись от зеленоглазой, счастливой, загорелой официантки, я скромно ожидал свой завтрак.

Вокруг плескался гомон участников конференции, которые вели себя все загадочнее. Растроганные участники теперь сидели, держась за руки, образуя замкнутый круг. Они по очереди произносили восторженные слова. Одна опаленная солнцем женщина в легком летнем платье даже расплакалась. Все они были счастливы до конца своих дней, что встретились друг с другом, что узнали друг друга. Слова благодарности, признания в любви звучали ежеминутно. Делегаты все крепче держались за руки, их переполняли светлые чувства. Мне показалось на мгновенье, что в мой кофе прекрасная официантка капнула несколько капель могучего эйфоретика. Меня окружали счастливые и сумасшедшие люди, которые, казалось, в порыве бешеной страсти друг к другу сейчас