Джону Аттенборо

Ты войди в сей чудный лес,

Коль посмеешь.

Будто зыблемый волной,

Ты в покое под листвой.

Сердце радостью полно,

В мире будь с любою тварью,

Коль сумеешь.

Лишь когда совсем темно,

Все вокруг теряет форму:

В кронах злобных взглядов блеск

В страхе побледнеешь.

Ты войди в сей чудный лес,

Коль посмеешь.

Джордж Мередит. Леса Уэстермейна[1]

Рассказ мой будет летописью целой —

Его нельзя за завтраком закончить...

У. Шекспир. Буря. Акт V, сцена 1[2]

– А если будет мальчик, – радостно прощебетала Филлида, – назовем его Просперо.

Я засмеялась.

– Бедный малыш, за какие грехи? Ну да, разумеется... Кто-то успел сказать тебе, что Корфу – это шекспировский волшебный остров из «Бури»?

– Вообще-то да, как раз на днях, но, ради бога, не расспрашивай меня об этом сейчас. Не знаю, к чему ты там привыкла, а я накладываю вето на Шекспира за завтраком. – Сестра зевнула, вытянула ногу в пятно солнечного света на краю террасы и полюбовалась дорогой пляжной сандалией. – Все равно я не то имела в виду, просто хотела сказать, что у нас тут уже есть Миранда и Спиро, а Спиро, быть может, и не уменьшительное от Просперо, но звучит очень похоже.

– Правда? Как романтично. А кто они?

– Из местных. Брат и сестра, близнецы.

– Боже праведный. Должно быть, их папочка питал склонность к литературе?

Филлида улыбнулась.

– Можно сказать и так.

Выражение ее лица пробудило во мне любопытство, но что-то подсказало, что она на то и рассчитывала, поэтому – ведь я, если постараюсь, ничуть не уступлю Филлиде во вредности – я только и сказала:

– Что ж, может, лучше по-другому? Почему бы тебе не назвать своего будущего отпрыска Калибаном? Самое подходящее имечко.

– Почему? – возмущенно запротестовала она.

– «Колдунью синеглазую с ребенком здесь моряки оставили», – процитировала я. – А кофе еще остался?

– Само собой. Вот. Ах, боже ты мой, Люси, как же хорошо, что ты здесь! Наверное, мне не следует называть удачей то, что ты оказалась сейчас свободна и смогла приехать сюда, но до чего же я этому рада. После Рима тут просто рай.

– А после Лондона – седьмое небо. Я уже чувствую себя другим человеком. Как вспомнишь, где я была в это время вчера... а уж как вспомнишь про дождь...

Вздрогнув, я откинулась на спинку кресла и отпила кофе, глядя поверх золотистого пушка сосновых верхушек на сверкающее море и потихоньку погружаясь в ту беззаботную дрему, что всегда отмечает начало каникул в таком месте, как это, особенно когда ты устал и только что перенесся за одну ночь из апрельского холода Англии под солнце волшебного острова в Ионическом море.

Должно быть, следует объяснить (для тех, кому не так повезло, как мне), что Корфу – это остров близ западного побережья Греции, длинный полумесяц, уютно устроившийся вдоль изгиба берега. На севере, там, где остров ближе всего подходит к материку, всего лишь две мили до Албании, но от главного города, Корфу, лежащего примерно на полпути вниз по внутренней стороне полумесяца, до побережья Греции целых семь или восемь миль. Северная часть острова, широкая и покрытая горами, постепенно понижается, переходя чередой плодородных долин и все более пологих и низких холмов в длинный плоский хвост южной части, благодаря которой, как принято считать, остров и получил свое название Корфу или Керкира.

Дом моей сестры стоит примерно в двенадцати милях от города Корфу, там, где берег начинает изгибаться к материку, а подножие горы Пантократор обеспечивает заслон от ветров клочку плодородной земли, который вот уже много лет является собственностью семьи мужа Филлиды.

Моя сестра на три года старше меня. В двадцать лет она вышла замуж за римского банкира, Леонардо Форли. Его предки обосновались на Корфу во времена оккупации этого острова венецианцами и во время всех последующих «оккупаций» каким-то чудом, подобно пресловутому викарию из Брея[3]*, умудрились не только сохранить свое маленькое имение в целости и сохранности, но даже и процветать.

При Британском протекторате прадедушка Лео выстроил среди лесов над укромной бухтой, там, где поместье выходит к морю, пышный и романтический замок – Кастелло деи Фьори. Он разбил там виноградники и насадил апельсиновые деревья, включая и небольшую плантацию (если тут уместно употребить это слово) карликовых японских апельсинов, благодаря которым поместье Форли стало знаменитым. Он даже расчистил среди леса площадку для сада и построил – за мыском с южной оконечности бухты, вне видимости из Кастелло – пристань и огромный эллинг, где (если послушать Филлиду) вполне мог бы поместиться весь Шестой флот и где действительно размещалось некогда множество яхт, на которых к прадеду Форли приезжали гости. В его дни, сдается мне, жизнь в Кастелло представляла собой один нескончаемый праздник: летом ходили под парусом просто так и на рыбалку, а по осени устраивались охоты, когда более тридцати гостей наводняли греческое и албанское побережье, чтобы всласть пострелять птиц и горных козлов.

Но те дни окончились с началом Первой мировой войны, и семейство переехало в Рим, хотя и не стало продавать Кастелло, которое в двадцатые и тридцатые годы служило им летней резиденцией. Финансовые крахи Второй мировой почти уничтожили поместье, но в послевоенном Риме Форли вновь всплыли на поверхность, чудесным образом восстановив утраченное состояние, и тогда Форли-старший, отец Лео, вновь обратил внимание на оставшуюся на Корфу собственность и начал работы по восстановлению имения. Однако три года назад он умер, а его сын решил, что потертая и выцветшая роскошь Кастелло не для него, и выстроил пару небольших современных вилл, в точности похожих друг на друга, на двух мысах, огораживающих бухту, к центру которой выходило Кастелло. Сами Лео с Филлидой поселились на вилле Форли, как называли домик на северном мысе; парная же вилла, вилла Рота, стояла с южной стороны, над узким заливчиком, где располагался эллинг. Виллу Рота снимал какой-то англичанин, мистер Мэннинг, который с прошлой осени работал тут над своей книгой. («Тебе знакомы книги такого рода, – сказала Филлида. – Сплошные фотографии и несколько строчек текста крупным шрифтом, но они по-настоящему хороши!») Все три дома были соединены с главной подъездной аллеей, выводившей на большую дорогу, и от каждого вдобавок отходили отдельные тропинки к лесу и вниз, в бухту.