В палате новорожденных началось светопреставление. В то утро сестра-смотрительница отвлекала братьев Хиз, показывая им блики света и летающие пылинки и пытаясь запудрить мозги запахом молока. Но все было напрасно. Мальчики все равно заметили, что другие дети друг с другом не соединены.

Они почувствовали себя так, как будто их выжали, как губку.

Еще в младенческом возрасте Хизы ясно поняли сущность и алгоритм своего феномена, можно сказать, знание снизошло на них на манер дивной музыки. Блэр Альберт и Гордон-Мария Хиз были омфалопагусами: детьми, соединенными туловищами. Некоторые органы у них были общие, но сердец было два. В другое время и в другой культуре мы бы, наверное, задумались, что за ужасное преступление, что за грех совершили их родители, чтобы заслужить такое наказание для этих умных и здоровых в общем-то ребят.

Видимо, это было что-то сногсшибательное.

Даже в просвещенной Британии врачи не смогли рассоединить младенцев при рождении. Вообще-то эти мальчишки были едва ли не единственными выжившими однояйцовыми близнецами — факт настолько потрясающий, что их даже сфотографировали для газеты. Если тогда, много лет назад, вам бы попалась на глаза газета, вы непременно увидели бы фотографии. Вот же они, клубок сырого мяса со щенячьими, полными надежды глазами.

Сфотографировав, их завернули в махровую простыню и отправили в клинику. Представители власти посчитали это самым гуманным решением. Хоть не было сказано ни слова, всем было понятно, что нелепость Хизов обладала большой силой. Возможно, так оно и было, учитывая, насколько все старались защитить их от праздного любопытства.

И все же, несмотря ни на что, это были просто мальчишки. Мальчишки, которые никогда не пройдут на стадион «Лордз» и никогда не полетят на истребителе из Леминга. Они даже мусорщиками никогда не станут. Это жуткое осознание убивало блеск в их мальчишеских глазах. Они содрали яркие плакаты со стен, оставив только рваные куски скотча, как напоминание о том единственном, на что они могли рассчитывать.

И самое жуткое — их родители так больше и не пришли к ним.

С полным пониманием безысходности близнецы занялись тщательным изучением выгод и правил столь близкого сожительства. Они были прекрасным примером сущностей, нарисованных воображением Данте — forza и forda. Блэр обладал физической силой близнецов — forza, а хитрость была заложена в Гордоне, что делало его главным в большинстве ситуаций, хотя он был слабее брата.

Рост близнецов как личностей оставался в тайне. В истории сохранились только медицинские карты. Никому не было интересно публиковать отчеты об их развитии; даже после той фотографии в верхах разразился нешуточный скандал. Так и вышло, что о близнецах ничего не было известно за пределами клиники «Альбион», древнего зловещего сооружения, расположенного на севере страны и представляющего собой мешанину архитектурных стилей. Здесь они проводили время, нюхая попеременно хлорку и тушеную цветную капусту.

Нужно отметить, что «Альбион» всегда находился в центре серебристого облака, словно в коконе, и до него не доносился шум жизни. Здесь были и свои радости: известно, например, что мальчики получали «Смартиз» и что Гордон создал математическую модель распределения их между братьями в зависимости от цвета горошины, выпавшей при первой раздаче. Также известно, что за спиной у Гордона — а по-другому и быть не могло — Блэр играл в куклы, хотя никогда в этом не признавался, и что потом кукол отобрали, когда оказалось, что он смазывает им интимные щелки мазью. В «Альбионе» было даже своеобразное чувство юмора, так, например, у Гордона была кличка Зайка — очевидно, из-за ушей лопухами и торчащих зубов.

Но помимо этого о близнецах Хиз ничего известно не было.

Ничего особенного не происходило до позапрошлой весны, темной и мрачной, когда в очередной раз приватизированная служба здравоохранения решила, что Зайка сосет энергию брата. Было установлено, что этот паразитизм с годами будет только усиливаться и близнецам грозит опасность. Светила медицины решили попытаться спасти по крайней мере одного достойного англичанина из этой пары. Вообще-то им следовало это сделать тридцать три года назад. Они не сомневались, что одна яркая, независимая жизнь была лучше, чем две полужизни.

Итак, Хизов разрезали.

Быстро и тайно.

Для такой операции близнецам было слишком много лет. Такого не делали раньше даже в Лондоне. Сейчас же в больницу на Ормонд-стрит со всех Британских островов стеклись лучшие хирургические умы современности. И вот в мае команда специалистов четырнадцать часов и двадцать три минуты резала и кромсала тела, как шеф-повара, в большой вращающейся сфере, построенной специально для близнецов.

Но было поздно. В первую послеоперационную неделю стало ясно, что истинную сущность независимости Хизов никто не понял. Они оставались terra incognita, пучком изрезанных щупалец, совсем как побеги плюща, душившие башенки и водосточные трубы «Альбиона».

Через две недели после операции личности близнецов начали серьезно изменяться. Через шесть недель даже их плоть начала изменяться, что положило начало отдельной отрасли медицины, предоставляя беспрецедентный материал. Они развивались одновременно удивительно и ужасно, настоящий балет проклюнувшихся личинок в замедленной съемке.

Потом все встало на свои места.

Как и предполагалось, Зайка, не имея больше возможности высасывать жизненную силу брата, сильно сдал. Он так и не оправился от операции. Оба чувствовали, что до Рождества ему не дожить. Тем временем Блэр раскрылся с невероятной силой, ведь ему не приходилось больше делиться энергией. Он увидел перед собой мир потрясающих возможностей, буйный мир, полный сладкого вкуса свободы, глобализации, самоутверждения.

И секса.

В первый декабрь независимой жизни близнецы были среди немногих пациентов, получивших недельный поднадзорный отпуск. Их отправили в Лондон. Отпуск стал прощальным вздохом «Альбиона» — последнего английского общественного здравоохранительного учреждения, основанного, по слухам, для внебрачного сына Чарльза II, — перед его переходом в частные руки впервые с того времени, когда бедняков еще сажали в долговые ямы. Казалось, никто не знает, зачем пациентам этот отпуск. Поговаривали, что это было началом будущего всеобщего перехода, предвестником новой эры пожизненной заботы. Существовало также мнение, что таким образом власть решила избавиться от сомнительных случаев, пока приватизированные информационные законы Британии не начали допускать средства массовой информации к историям болезни. Так называемые солидные газеты поддерживали первое мнение, в то время как желтая пресса радостно навязывала второе, ссылаясь на богатую британскую историю отвратительных тайн, скрываемых прежними сумасшедшими законами.