Сергей Монастырский

Скоро Новый год

Сегодня, впервые установилась, наконец, настоящая зимняя погода. Конечно, не такая, как в его Петькино детство, когда прилипал снег к мохнатым шароварам, и щеки горели при спуске с крутой горки. Вот это была зима!

Петр Владимирович сходил в кладовку, снял с гвоздей старый еще отцовский овечий полушубок, натянул надвое шерстяных носков валенки, напялил кроличью ушанку и так предстал перед женой.

– Ой! Петя, хорошо, что я тебя таким не видела, когда замуж выходила! – Охнула Ивановна.

– А то бы не вышла? – поинтересовался Петр Владимирович.

– За такого-то красавца?! Всех бы девок отбила!

Выходила Зинаида замуж за молодого учителя, с хорошим по тем временам достатком, да и сама она в ту пору была совсем не плоха!

– Ну, я понял! – Петр Владимирович, снял со стены ружье и шагнул за порог своего деревянного дома.

– Обедать, когда будем? – крикнула вслед Зинаида Ивановна.

– Зин, тут морозяка градусов десять! Больше двух часов не прохожу!

… Слегка проваливаясь в легкий снег, легко скользили широкие охотничьи лыжи, оставалась за спиной их затерявшаяся в глухомани деревня, впереди через пустое поле стоял нахлобученный тяжелыми шапками снега лес.

Медленно падал, щекотал, сходил за шиворот мягкий снег. Неспешно катилась зима, как-то неспешно катилась и жизнь в этих краях, в этой забытой богом деревне из пятнадцати домов, в этой новой судьбе Петра Владимировича, которая будет теперь уже до конца его жизни.

Надо привыкать!

Еще два года назад Петр Владимирович оттрубил почти сорок лет в городской школе, но возраст стал брать свое, стал он туговат на ухо, и ученики в открытую уже посмеивались над ним на уроках.

Петру Владимировичу и самому было уже неприятно и невмоготу отвечать на не расслышанные вопросы, и к тому же возраст-то – шестьдесят лет – позволял выйти на пенсию, он и вышел.

Взрослая дочь с ребенком, до сих пор жившие с ними в двухкомнатной хрущевской квартире, в этот же год удачно второй раз вышла замуж и переехала к мужу. Оставался сын – горемыка с двумя детьми. Непутевый, потому что с работой ему не везло, кроме слесарной профессии у него другой не было. Жил он со своей семьей в общежитии.

В общем, отдали они сыну свою квартиру и прошлым летом переехали в старый родительский дом в этой деревушке, в ста километрах от города и десяти от ближайшего поселка.

За лето с помощью соседей и друзей они успели его подлатать, пробурили скважину для воды, завезли дрова, так что это была их первая зима в новой жизни.

… А ехал Петр Владимирович за зайцем!

Никакого, зайца, конечно, он не ожидал встретить, да и не нужен был ему заяц, ну, а вдруг!

И потом нужна была цель!

Не мальчишка же он, просто так кататься по снегу! Но действительно, мальчишкой, перекатываясь с холма на холм и выезжая, наконец, на открытую поляну, ощущал себя Петр.

Оглянулся назад, устанавливая за каким ухом – за правым или за левым – остается солнце, чтобы не ошибиться на обратном пути, но потом резонно подумал, что обратно можно идти по собственному следу.

Никаких других следов не было. Да и кому их оставлять? В деревне из пятнадцати домов, жилых было шесть – это были родившиеся и состарившиеся здесь местные жители, которые давно уже от деревни далеко не уходили, занимались зимой и летом хозяйством в своих дворах, разве что сено некоторые заготавливали на краю деревни.

Летом, правда, еще два-три дома оживали, когда в них возвращались на период отпуска, давно уехавшие в город хозяева или их дети.

… Скользили лыжи, падал на плечи с веток потревоженный снег, искрились сугробы, о чем-то перекликались, радуясь солнцу, птицы.

И был Петр Владимирович, так же легок и радостен.

Легок, потому что, как считали они с Зинаидой Ивановной, отдали, наконец, свой последний долг детям, устроив их в жизни, а еще раньше как-никак выстояли, никто из них не попал в передрягу, ни с кем не случилась беда, у всех есть свои семьи. А они с женой и здесь проживут! В конце – концов, много ли им надо?!

Все, что было надо, отдали детям, а на двоих как-нибудь хватит.

Так он думал, скользя на лыжах и не замечая, что думает, что какие-то мысли копошатся в голове, привык он думать! Все-таки был учителем.

А о чем думал? О том, кто как из класса учится, о том, как поинтересней подготовить следующий урок, о скандале с очередным завучем, о непонимании со стороны некоторых родителей!

И вот школа закончилась. И ничего не произошло, ничего не рухнуло, школа не развалилась, да и нужна ли она здесь кому-либо, было не очень теперь понятно!

В общем, думать оказалось не о чем, а в голове по инерции что-то вертелось.

Только поделиться было не с кем.

Только с женой.

Но у той была такая же ситуация. С той разницей, что ее душа болела о детях маленьких. Работала она в детском саду. Правда, заведующей.

… Петр Владимирович вздрогнул! Наконец, на поляну, на которую он вышел, выскочил заяц.

Большой, зимний заяц, в белой, слега загрязненной шубке.

Петр Владимирович настолько не ожидал такой охотничьей удачи, что даже не успел сдернуть с плеча ружье.

Они так и стояли некоторое время друг против друга. Заяц, спокойно присевший на снегу, и охотник с ружьем за плечом.

И неожиданно заяц двинулся и вдруг прыгнул в заснеженный кустарник и ушел!

Петр Владимирович, опомнившись, сдернул с плеча ружье, да так и остался стоять на пустой теперь поляне.

– И, слава богу! – подумал вдруг он, дрожащими пальцами переводя затвор в безопасное положение.

Никогда в жизни он ни в кого не стрелял. И сейчас представить не мог, что было бы, если бы он выстрелил!

Зайца бы он убил. Потом пришлось бы его потрошить, сдирать шкуру, что-то отрезать! А мертвый заяц смотрел бы на него своими мертвыми глазами.

–Тьфу ты! И зачем ему заяц! Нечего что ли есть!

А зачем он взял ружье? Петр Владимирович, сам об этом не подумал.

Ну, вроде, так положено. А вдруг – заяц! – и…. Совсем спутались у него мысли, и он уже позабыл, о чем до этого думал!

Ах, да! о детях.

Он развернулся и заскользил обратно.

О детях. Ну, что о детях? Они с женой отдали