Благословением Божьим

я нашел совершеннейший на земле оазис,

где царят покой, тепло

и безграничная радость, — свою семью.

Алики, Лейла, Эзра и Джуд,

эта книга для вас, как и моя любовь.

Навсегда.

Они привели с собой мясника, поэтому не обрядовый нож перерезал им глотки, а тот, что использовали для забоя скота. Зловещее, отбитое до бритвенной остроты кремневое лезвие длиной в локоть переходило от жреца к жрецу. Палач мастерски направлял нож вдоль ключицы. Глаза жрецов стекленели от отвара шепена и шедеха, который должен был притупить боль, на бритых головах искрились капельки священной воды. В последней молитве, обращенной к Ра-Атуму и богам Эннеады, каждый просил об успешном переходе через горизонт Та-Джесера, дабы благополучно миновать Зал Двух Истин и переселиться в благословенные Поля Налу. Выслушав молитву, мясник запрокидывал жрецам головы к предрассветному небу и уверенным взмахом рассекал горла от уха до уха.

— Да пройдет он путем праведных, да пересечет небесную твердь! — читали нараспев остальные. — Да взойдет он к великому богу, да воссядет пировать рядом с Осирисом каждый день!

Мясник, на которого изливались потоки крови, укладывал жреца на землю и переходил к следующему, повторяя действо и удлиняя вереницу тел, каменнолицый и деловитый.

С высоты ближайшей дюны за этой театрализованной бойней наблюдал Имти-Хентика, верховный жрец Иуну, великий провидец и первый пророк Ра-Атума. На душе у него было тяжко от гибели стольких достойных людей, с которыми он почти сроднился за долгое время пути, но вместе с тем и светло. Они выполнили свой долг, свою великую задачу. Каждый знал, какой конец ему уготован, — даже слух о содеянном не должен был просочиться по ту сторону пустыни.

Верховный жрец ощутил спиной первое тепло восходящего солнца, Ра-Атума в воплощении Хепри, несущего миру свет и жизнь. Имти-Хентика откинул с головы покрывало из леопардовой шкуры и воздел руки.

— О Атум, сошедший на землю с холма созидания, светом подобный лучезарной птице Бену в святилище Бен-бена!

Он простер руку к узкой малиновой полоске над дюнами, точно стремился удержать рассвет. Затем посмотрел назад — туда, где на сотни хетов от севера к югу простиралась завесой горная гряда, самый край света.

У подножия этих гор, в густой тени, которую еще не рассеяло утреннее солнце, находились Божественные врата, Уста Осириса. Их нельзя было разглядеть, даже подойдя в упор, ибо он, Имти, прочел над ними заклинания сокрытия, и лишь тот, кто знал, как смотреть, мог догадаться об их присутствии. Так святилище предков, «уэхат эр-джерута», «оазис на краю земли», оставалось легендой на протяжении многих веков. Лишь посвященные знали о его существовании. Недаром же его нарекли «уэхат сештат» — «Тайный оазис». Там их груз никто не найдет. Там он будет лежать, сокрытый от глаз, до прошествия смуты.

Имти окинул взглядом скалы, кивнул сам себе, словно одобряя содеянное, и ненадолго задержал внимание на утесе, который вздымался из дюн в нескольких хетах от скалистой стены. Даже издали он поражал воображение — изогнутый столб из черного камня в двадцать мехов высотой, похожий на серп, прорезавший пустынный полог, или, точнее, на голень исполинского скарабея, который выбирается из-под песка.

Имти задался вопросом: сколько путешественников видели этого безмолвного стража, не сознавая его истинной роли? «Скорее всего немного, — ответил он сам себе, — если они вообще забредали сюда, в эти мертвые пустоши, вотчину Сета. Любой, кому дорога жизнь, даже в мыслях не рискнет сюда направиться. Лишь те, кто знал об оазисе, осмеливались пуститься сквозь раскаленные бескрайние пески. Только здесь упокоится их святыня, недосягаемая для невежд, которые жаждут злоупотребить ее ужасной силой… Да, — сказал себе Имти, — несмотря на тяготы пути, решение отвезти ее на запад было верным. Вне всякого сомнения».

Четыре луны назад именно так повелел тайный совет первых людей государства, куда вошли царица Нейт и царевич Меренра, чати Усеркаф, главный военачальник Реху и он, Имти-Хентика, Первый из провидцев.

Лишь великий нису, Неферкара Пепи, владыка Двух царств, не почтил совет присутствием и остался в неведении. Некогда Пепи Второй был могущественным правителем, достойным славы Хасехемуи, Джосера и Хуфу, но ныне, на девяносто третьем году царствования (уж три поколения сменилось с тех пор!), его власть и могущество пошатнулись. По ту сторону песков номархи собирали собственную рать и затевали междоусобицы. «Девять луков» к северу и югу разоряли границы его владений. Три года из четырех Нил не разливался, и земля не давала плода.

Страна Кемет терпела упадок, и, по ожиданиям мудрецов, худшее было еще впереди. И хотя именно он, Пепи, был сыном Ра, в эти тяжелые времена другим выпало решать за него наиважнейшие вопросы и нести бремя власти. И вот совет постановил: ради сохранности святыни и безопасности жителей ее надлежит вывезти из Иуну, где она пребывала, и вернуть туда, откуда она появилась, за песчаные моря, в тишь Тайного оазиса. А ему, Имти-Хентике, верховному жрецу Иуну, поручили возглавить поход.

— Доставь его через извилистые протоки, перенеси к восточному краю неба! — грянул хор жрецов новую молитву, когда еще одно тело с рассеченным горлом легло на песок. Теперь их осталось пятнадцать — вдвое меньше изначального числа.

— Сподобь его приблизиться к тебе, о великий Ра! — воззвал Имти в лад с остальными. — Проведи священным путем, и да живет он в твоем краю вечно!

Мясник вершил свое дело, предсмертные хрипы рвались из рассеченных трахей. Нож вновь оросился кровью, и Имти-Хентика обратил взор к пустыне, вспоминая ужасы перехода.

Они выступили в самом начале сезона перет, когда солнце наименее люто. Их было восемьдесят. Жрецы бережно обернули ношу льняным полотном, уложили на деревянные салазки и отправились на юг — сначала по реке до Заути, затем сушей до оазиса Кенем. Там они устроили себе недельный отдых, прежде чем пуститься в последнее, самое изнурительное путешествие: пятьдесят итеру раскаленной, выжженной пустоши дешрет, за которой лежали горы и Тайный оазис.

Семь долгих недель занял этот переход, худшее из испытаний, которое Имти довелось пережить. Такое ему не снилось в самом страшном сне. Не успели они покрыть и половину пути, как волы пали и жрецам пришлось самим тянуть лямку. Двадцать человек впрягались, как скот, и волокли сани. Ремень до крови резал им плечи, раскаченный песок палил ноги. День ото дня они проходили все меньше и меньше — из-за гигантских дюн, ослепляющих песчаных бурь, но прежде всего из-за солнца, которое даже зимой жгло от рассвета до заката, словно сам воздух обратился в огонь.

Жажда, хвори и истощение от непосильного труда сократили ряды путников, а когда кончилась вода, Имти решил, что достичь цели не суждено. И все же они продолжали упрямо идти — безмолвные мученики, чьим страданиям не было равных, пока на сороковой день после Кенемабоги не наградили их упорство зрелищем, о котором они так долго молили: расплывчатой бурой полосой на горизонте, означающей великие горы и конец пути. Однако лишь через три дня те, кто выжил в пустыне, числом тридцать человек, достигли Уст Осириса и, пройдя их, очутились посреди лесистого ущелья оазиса. Святыня упокоилась в храме, жрецы омылись в священных источниках, и на новой — нынешней — заре, прочтя запирающие заклинания, наложив два проклятия, отправились в пустыню вершить последний обряд.