— Дело сделано, — объявил Руди, выпрямляясь в кресле. — Джерри, закрывай!

Штурман ушел убирать трап и запечатывать дверь, а пилоты нацепили наушники и стали проверять, все ли готово к взлету. Из салона высунулся египтянин в костюме, припорошенном снегом.

— Мы поднимемся, несмотря на погоду.

Прозвучало это как установка.

— Уж позволь мне решать, — буркнул Рейтер с сигаретой в зубах. — Если на полосе шквал, мы заглушим моторы и переждем.

— Мистер Гиргис ждет нас к вечеру в Хартуме, — ответил египтянин. — Взлетим, как планировали.

— Если бы ваши русские друзья не опоздали, все было бы тип-топ, — огрызнулся Рейтер. — А сейчас — марш на место. Джерри, пристегни их!

Он потянулся вниз, отпустил тормоза, направил высотный корректор вперед и дал газу. Свист двигателей перешел в рев — винты набирали обороты. Самолет тронулся с места.

— Мы поднимемся, несмотря на погоду! — прокричал египтянин из салона. — Мистер Гиргис ждет нас к вечеру!

— Иди в жопу, чурка, — пробормотал Рейтер, выруливая с разворотом на пепельно-серую полосу. Штурман вернулся, закрыл дверь кабины и сел, пристегивая ремень.

— Как настроение? — спросил он, кивая на окно, за которым крепчал буран. Рейтер не ответил — только сбавил газ, мельком глянул на снежную круговерть и, сдавленно выругавшись, опять увеличил скорость.

— Берегите яйца, ребята, — процедил он и взялся за штурвал. — Сейчас будет трясти.

Самолет быстро набрал разгон, подпрыгивая и виляя на неровном покрытии полосы. Рейтер уперся ногами в педали, борясь с боковыми ветрами, — на открытом пространстве они прямо-таки сносили. При восьмидесяти узлах нос «Антонова» задрался вверх, но тотчас упал. Край взлетной полосы маячил так близко, что штурман заорал Рейтеру «отбой». Тот пропустил вопль мимо ушей и увеличил разгон до девяноста, ста, ста десяти. На последней секунде, когда стрелка показала сто пятнадцать, а полоса целиком исчезла под колесами, он рванул штурвал на себя. Нос «Ана» приподнялся, шасси несколько раз подпрыгнули на траве и нехотя оторвались от земли.

— Твою мать! — прохрипел штурман. — Ты, больной ублюдок…

Рейтер усмехнулся и закурил, выводя самолет сквозь облака к ясному небу.

— Расслабься, — сказал он.

Они заправились в Бенгази, на североафриканском побережье, и взяли курс к юго-востоку через Сахару. «Ан» шел на автопилоте, альтиметр показывал пять тысяч метров, пустыня внизу тускло мерцала в свете луны, словно отлитая из олова. Через полтора часа перелета они разделили на троих термос еле теплого кофе и несколько бутербродов. Еще через час откупорили бутылку водки. Штурман выглянул из кабины в салон.

— Дрыхнут, — объявил он и захлопнул дверь. — Оба. В полном отрубе.

— Может, заглянуть к ним в чемоданчик? — спросил второй пилот, отхлебывая из бутылки и передавая Рейтеру. — Пока они, как говоришь, в отрубе?

— Не лучшая мысль, — отозвался штурман. — У них пушки. Как минимум у Омара. Видел под пиджаком, когда его пристегивал. Не то «глок», не то «браунинг». Приглядываться было некогда.

Второй пилот закачал головой:

— Не нравится мне все это, ой как не нравится. Еще на взлете почувствовал — добра не жди.

Он встал, разминая ноги, прошел в тыл кабины, взял из стенного шкафчика брезентовую планшетку и уселся на место.

— Хочешь заснять мой хрен крупным планом? — спросил Рейтер, увидев, как тот, пошарив в сумке, достает фотокамеру.

— Прости, Курт, — объектив мелковат.

Штурман подался вперед.

— «Лейка»?

Второй пилот кивнул:

— «М-6». Купил пару недель назад. Думал, удастся поснимать в Хартуме. Никогда там не бывал.

Рейтер хмыкнул и, приложившись к бутылке, передал ее через плечо штурману. Второй пилот вертел в руках камеру.

— Помнишь бабу, которую я окучивал в последнее время?

— Толстозадую, что ли? — спросил штурман.

Второй пилот ухмыльнулся и помахал фотоаппаратом.

— Сделал с ней пару кадров перед вылетом.

Рейтер оживился.

— Каких кадров?

— Вроде художественных, — ответил второй пилот.

— Это как?

— Ну знаешь — художественных.

— Да не знаю я ни черта!

— Красивых. Вкусных. Чулочки, подвязки, она лежит у меня между коленей, банан у нее на…

Рейтер выпучил глаза, похотливо сглотнул слюну. Штурман у них за спиной ухмыльнулся и начал мурлыкать себе под нос популярную песенку о толстозадых девицах. Второй стал подпевать, а за ним и Рейтер, пока вся троица не грянула хором, прихлопывая в такт по подлокотникам. Спели припев один раз, второй и уже шли на третий круг, когда пилот вдруг замолчал и вытянулся вперед, глядя за окно. Его товарищи вывели еще пару строчек и тоже затихли, сообразив, что Рейтер вышел из хора.

— Что случилось? — спросил второй пилот.

Курт Рейтер кивнул за окно. Вдалеке, прямо по курсу, словно гора выросла: плотная, клубящаяся мгла поднималась от самого пустынного дна высоко в небо и тянулась от горизонта к горизонту. Трудно было судить наверняка, но она будто бы еще и двигалась, шла прямиком на самолет.

— Это что? — спросил штурман. — Туман?

Рейтер промолчал — только прищурился, глядя, как тьма методично подступает ближе.

— Песчаная буря, — ответил он через минуту.

— Господи! — Второй пилот присвистнул. — Ты только глянь!

Рейтер ухватил штурвал и потянул на себя.

— Надо подняться выше.

Они взмыли на пять с половиной тысяч метров, потом на шесть с половиной. Все это время ураган неудержимо надвигался, засасывая землю, скрывая ее из виду.

— Черт, быстро наступает! — выругался Рейтер.

Он поднял самолет еще выше, под самый «потолок», почти на семь тысяч метров. Стена мглы подобралась так близко, что можно было увидеть ее очертания — гигантские пыльные складки и пуфы, налегающие друг на друга и беззвучно ползущие по пустыне. Самолет начало трясти и подбрасывать.

— Нет, не облетим, — произнес второй пилот.

Тряска стала ощутимее, в кабину проникло тихое шипение — песчинки и мусор стучали по окнам, корпусу.

— Если хоть горсть попадет в двигатели…

— Нам хана, — закончил за него Рейтер. — Попробуем сдать назад и обогнуть ее сбоку.

Буря, казалось, набирала обороты. Словно подслушав разговор в самолете, пыльное облако волной устремилось вперед и покрыло без того малую дистанцию. Рейтер начал закладывать вираж влево. У него на лбу сверкнули бусинки пота.

— Нам бы как-нибудь развернуться…