Дмитрий Мамин-Сибиряк

Сорочья Похлебка

Изо всех зверей дикий человек есть самое страшное животное.

Бюффон.

I

Яркий солнечный свет заливал квадратный двор Пропадинского уездного духовного училища. Трехэтажное здание училища в одном углу двора, напротив него длинное здание бурсацкой столовой, инспекторский флигель в глубине двора и высокая кирпичная глухая стена, которой этот флигель соединялся с училищем, были просто накалены, горячим майским солнцем, и на дворе было жарко, как в только что истопленной печи. Камни и песок, которым был усыпан весь двор, тоже пыхали жаром. Человек тридцать бурсаков уныло бродили по солнечному припеку, как отравленные мухи. На всех лицах была написана смертная тоска, и бурса напрасно шаталась из угла в угол, изыскивая какой-нибудь новый способ убить время. А время для этой тридцатиголовой толпы — самый беспощадный враг…

— Хоть бы изломать что-нибудь… — вслух думает двадцатилетний бурсак От-лукавого, которому до тошноты надоело слоняться по двору без всякого дела.

От-лукавого, для своих лет, порядочный верзила, но в его длинной вихлястой фигуре все устроено как-то нескладно, углом. Острые поднятые плечи, впалая плоская грудь, длинные ноги и руки, большая угловатая голова — все свидетельствовало самым красноречивым образом о том, что От-лукавого прошел сквозь огонь и воду и медные трубы мудреной бурсацкой жизни. Длинное серое пальто болталось на От-лукавого, как на вешалке, и делало его еще некрасивее. Можно было рассмотреть, как на сутуловатых плечах выступали углы лопаток и верхние грудные позвонки. Из-под пальто выставлялась грязная холщовая рубаха, казинетовые панталоны были заправлены за сапоги. На тонкой жилистой шее с выдававшимся кадыком болтался суконный галстук солдатского покроя. Лицо От-лукавого невольно останавливало на себе внимание. Такие лица встречаются только в острогах и, по всей вероятности, на каторге. Прежде всего, бросался в глаза неестественно серый с трупным оттенком цвет кожи, затем осунувшиеся щеки, темные круги под глазами, выдававшиеся скулы и точно обрубленный, неправильный нос. На этом молодом помертвелом лице оставались живыми только одни голубые, очень добрые глаза, которые смотрели из-под разорванного козырька суконной фуражки усталым и озлобленным взглядом; так смотрят только слишком долго голодавшие животные. Резкой особенностью, которой От-лукавого отличался от других бурсаков, была его необыкновенная волосатость: волосы лезли отовсюду — из-под ворота рубашки, на щеках, на подбородке, на верхней губе, даже из ушей и ноздрей. Такая волосатость — опять признак многолетней голодовки и холодовки, как это, вероятно, всякому удавалось наблюдать на домашних животных.

— Право, хоть бы изломать что-нибудь, — повторил От-лукавого, стараясь выворотить выставившийся из стены кирпич.

Он долго работал над упрямым кирпичом, который никак не хотел выходить из стены добром. Пришлось отковыривать известку сначала ногтями, потом палкой. Наконец кирпич был добыт. От-лукавого внимательно рассмотрел его со всех сторон и с ожесточением швырнул им в проходившую около столовой собаку Нигера. Собака взвизгнула, а тяжелый кирпич рикошетом ударился в стену. Дальше уж решительно нечего было делать. От-лукавого с тоской посмотрел на училищный двор и на кучки бесцельно бродивших по нему бурсаков. Кончилось тем, что он подошел опять к этой же стене, положил на нее руки, уперся в них лбом и в такой позе стоял битых полчаса. Козлы и упрямые коровы иногда так же упираются лбом в стену.

— Эй, От-лукавого, иди-ка сюда!.. — крикнул приземистый толстый бурсак, известный под именем Епископа.

— На что меня, ваше преосвященство? — отозвался От-лукавого.

— Да вот Фунтик хочет с тобой в городки играть… — отвечал Епископ; его широкая рожа при последних словах точно расплылась в одну сплошную улыбку, а вместо глаз образовались две узкие щели.

Фунтик, мальчуган лет девяти, стоял возле Епископа с опущенной головой и вовсе не походил на человека, который желает весело провести время с хорошим приятелем. Его детское с красивым овалом лицо теперь было бледнее полотна; на больших карих глазах выступили детские крупные слезы, но Фунтик собрал последние силенки, чтобы проглотить их. Только одна слезинка каплей повисла на пушистых ресницах и долго дрожала, как алмаз. Фунтик был еще новичком в бурсе, что сейчас можно было заметить и по его костюму, и по детскому личику, сохранившему остатки недавней детской полноты и здорового румянца. Вместо бурсацкой сермяжки на нем было надето чистенькое сатиновое пальто и такие же брюки.

— Так это ты хочешь со мной играть? — спрашивал От-лукавого разбитым чахоточным тенором, опускаясь на крылечке возле Епископа таким деревянным движением, как будто упала приставленная к стене лестница.

— Сам просил, — отвечал Епископ за Фунтика, добывая из кармана пять небольших камешков. — Хочет тебе щипков надавать…

Епископ хихикнул и вытер рукавом свою жирную рожу, покрытую прыщами.

Игра в городки началась сейчас же. От-лукавого раскинул по земле пять камешков, а шестой подбросил вверх. Все искусство заключалось в том, чтобы успеть, пока этот шестой камень летит кверху, схватить с земли один камешек и вместе с ним поймать брошенный. Чтобы играть всю партию, нужно было сначала перебрать все камешки по одному — это первый город, потом по два — это второй город, по три — третий, четвертый — по четыре и последний городок — схватить все пять камешков вместе. Если, таким образом, партия была сыграна, камни передавались партнеру, но чаще всего она обрывалась на втором или третьем городе. Только очень опытные игроки брали по десяти городов сряду, что достигалось, конечно, только долголетней практикой. От-лукавого в течение восьмилетнего пребывания в бурсе достаточно «наблошнился» в этой незамысловатой игре, и его костлявая широкая ладонь верным, размеренным движением брала и ловила камни. Ого… два города смаху! — провозгласил Епископ, считая партию От-лукавого. — Дельно.

— Зачем под руку говоришь?! — крикнул От-лукавого, когда камень вылетел у него из руки. Может быть, От-лукавого мучила совесть обыграть Фунтика или он хотел продлить свое наслаждение ожидаемыми терзаниями маленькой жертвы, но он нарочно не поймал брошенного камня.

— Делай… — приказал Епископ, передавая камни Фунтику. Ребенок дрожавшей рукой начал игру, вытягивая губы и повторяя своим маленьким телом движения летавшего вверх и вниз камня.

— Ловко, Фунтик! — похвалил игрока только что подошедший Шлифеичка, небольшого роста бурсак с бесцветными глазами и вытянутым длинным носом; про такие носы говорят, что они смотрят в рюмку. — Ты не горячись, Фунтик, — прибавил Шлифеичка, усаживаясь около игроков на корточки.

Но Фунтик именно в этот самый момент потерял душевное равновесие, и маленькая рука сделала неверное движение.

— Мимо! — крикнул Епископ, когда Фунтик не мог поймать городка. От-лукавого в пять минут кончил всю партию.

— Ну, подставляй!.. — скомандовал Епископ.

Теперь