Анастасия Дубас

Нет сумасшедших

Зайка смотрит пристально мне в глаза, словно хочет увидеть мои мысли, и молчит. Что ж, попытаюсь пока расслабиться под этим взглядом. Конец рабочего дня. Часы над пациентом уже отсчитали шесть минут. Моргнул ли он за это время? Ладно, помолчим ещё. Кажется, плечи Зайки шире кресла. Он что, подкладывает под пиджак что-то? Огромный мужчина. Как же сильно он не хотел говорить своё имя, когда пришёл в первый раз. Возмущался громко: «Я просто человек», «К чему эти расспросы», «Я зашёл только обсудить кое-что». В конце встречи он придумал себе псевдоним Зайка-Убивайка. Я тогда предположил, что он чувствует себя невинным существом, которого окружающие подталкивают к совершению насилия. Зайку моя мысль тронула, после чего он послушно приходил ко мне следующий год.

Позже выяснилось, что забавное имя он выдумал, чтобы я не мог донести на него в случае чего, но тут Зайка, конечно, просчитался. Денежные переводы сохраняют авторство, а связи в психиатрии дают своё преимущество. Вряд ли он простит меня за это. Входя в кабинет, Зайка гордо объявил, что сегодня у нас последняя встреча. Я молча принял его решение.

Сейчас же Зайка словно упражняется в телепатии, глядит так пристально, что вот-вот узнает, что я думаю. Ну, давай, расскажи мне, как провёл время в психиатрической клинике? Ты же только вышел из неё.

Взгляд пациента изменился. Вижу блеск. Слёзы? Не похоже.

— Честно говоря, док, — на этих словах Зайка-Убивайка наклоняется вперёд и переходит на шёпот, — сначала я был зол на вас за то, что вы отправили меня в психушку, но потом… Знаете, что я там понял?

Видно, Зайка наслаждается моим ожиданием. Он чуть откидывается назад, разваливается удобнее в кресле и дерзко произносит:

— Там нет сумасшедших.

Его уверенный голос наполняет комнату таинственными ощущениями. Во мне подымается почти забытое детское чувство — исследовательский дух непознанного и запредельного. Что это? Бунт против системы? А может, он считает сумасшедшим меня?

— Странные люди там есть, — продолжает Зайка, доставая из своей сумки самодельный терновый венец. — Это я одолжил как раз у такого, но сумасшедших совсем нет.

Зайка надевает венец на голову, и таинственность отступает. Мания величия снова в деле. Теперь он её даже не стесняется. Может, хоть это признак улучшения? Признак доверия? И напоследок я смогу копнуть глубже? Почти с нежностью я спрашиваю:

— Венец олицетворяет все ваши страдания в этой терапии?

Зайка-Убивайка хохочет несколько секунд, и вдруг резко становится серьёзным:

— Да, док. В прошлый раз вы меня убеждали, что в терапевтических целях мне надо выражать свои негативные чувства. Я ведь мог и не срываться тогда, но вы так ратовали за движение в терапии, что же результат не понравился? Чуть надавил в шутку, и на выходе отсюда меня уже ждали санитары. Так что сегодня я сам агнец.

— Кто же тогда я? Понтий Пилат?

— Точно, забыл совсем, — спохватывается Зайка и достаёт из сумки пакет, неуклюже подскакивает с кресла и протягивает мне в руки. — Это чёрный ворон. Ваш масштаб.

Я наивно благодарю Зайку, и уже у себя в руках обнаруживаю голову мёртвой птицы. Крови в пакете совсем немного, но этого оказывается достаточным, и меня начинает мутить. Чтобы не потерять равновесие, быстро откладываю голову на журнальный столик. Зайка с наслаждением следит за каждым моим движением. Нужно что-то сказать, он ждёт моей реакции. Спокойным голосом я сообщаю:

— Зловеще. Жалко птичку.

— Жалко? Это летающая крыса. Раньше таких можно было свободно отстреливать. Сел напротив моего окна. Каркал так противно. Я на автомате достал и выстрелил.

— Как же так, голова отдельно? — удивляюсь я.

— Дробовик. Патроны специальные. С первого выстрела, и башку отстрелил. Хотя лучше забудьте, а то донесёте ещё. Забавно, что ворон упал рядом с бабкой на скамейке у подъезда. Столько крика было. Бабка психопатом меня назвала. Вот почему сразу психопат? Почему не охотник? Совсем у людей понятия спутались. Птицы им важнее людей, да, док?

— Меня больше волнует, почему я для Вас сегодня ворон?

Зайка не спешит продолжать, держит паузу вместе с наглой ухмылкой. Повышает значимость происходящего. Тем временем солнце заглядывает в окно, и терновый венец льёт свои острые тени на уже не молодое лицо Зайки. Он поднимает кисти рук, чтобы поддержать ими свою речь:

— Я думал об этом. Я теперь стараюсь… вот же, забыл.

— Думать о последствиях? — помогаю ему я.

— Анализировать как Вы. Чёрный ворон — умный и наглый птиц. Наверное, поэтому напомнил мне вас. У меня вазочка возле окна стояла, он её заприметил с ветки. Там монетки блестели, птиц хотел стащить мои денежки.

Я представляю Зайку с дробовиком в окне. Он улыбается, стреляя в меня. Я падаю с ветки, и моя голова катится к ногам пожилой женщины. Очки вдребезги, кровь течёт изо рта. Женский крик, и чёрный ворон прилетает и садится мне на нос. Кар. Так, стоп. Я в кабинете. Зайка теперь откинулся в кресле, вытянул ноги и снова смотрит. Сегодня яркий закат. Тень от оконной рамы лежит аккуратно между нашими креслами и тянется до противоположной стены кабинета. Голова в пакете на журнальном столике точно посередине попадает в солнечные лучи. Чёрная птица выпукло смотрится на фоне светлых тонов кабинета, особенно рядом с салфетками, которые я предлагаю плачущим клиентам. Жуть. Одинокая жертва, которую никто не оплачет. Запаха я не чувствую, но она же настоящая, на стенках пакета видны кровоподтеки. Подступает тошнота. Да, рано я размечтался об улучшении.

— Признаюсь, мне нехорошо от этой птицы. Понимаю, что этим действием Вы хотели донести какую-то мысль, и я должен это понять. Что я по-вашему должен делать с этим?

— Должны понять, что терапия не сработала. Мне до сих пор страшно сходиться с женщинами. Ленка моя всё ждёт, когда уже, а я боюсь. Если взбешусь, остановиться не смогу — меня словно на маховик наматывает и тащит. Навредить могу. Вот если бы вы помогли мне понять, откуда это идет и что с этим делать.

— Что поделать, если агрессия помогает Вам не чувствовать себя в подчинённом, уязвимом положении.