— Это все Ваши размышления на этот счёт, док?

— Ещё я думаю, что за этим может стоять чувство вины.

Зайка задумался и совершенно серьёзно ответил:

— Никогда вины не испытывал. Перед кем? Уж не перед Вами ли?

— Может перед своим внутренним ребёнком, маленьким Зайкой, которого не защитили когда-то в прошлом.

— Это Ваш Фрейд чувствовал вину, поэтому насочинял под кокаином всякого. Внутренний ребёнок у Вас видимо какой-то в башке, и Вы его активно хотите мне в голову вложить.

— Зачем мне это делать, Зайка?

— Чтобы я его защитил, видимо. Бедненького, несчастненького. Не сопротивлялся терапии и ходил послушно, денежки платил. Ваш внутренний ребёнок любит денежки, док? Но я не такой, я нормальный, принимаю себя полностью таким, какой я есть, без лишних сущностей.

— Зачем же Вы тогда ходили ко мне целый год? — закономерно удивляюсь я.

— Чтобы Вы жили сытую и безбедную жизнь, конечно.

— А, ну тогда ладно. Меня устраивает.

Я тянусь к планшету с записями, может, я что-то пропустил. Прошлая встреча обрывается фразой: «никогда больше». О чём это было? Ах, да, санитары. На лице Зайки возмущение. Сейчас он кажется маленьким обиженным ребёнком, который внезапно узнал, что он не центр вселенной. Его голос становится грудным, низким:

— Вот значит как, док. Сначала рассказываете дуракам-пациентам про целительную силу терапевтических отношений, а сейчас оказывается, что суть этих отношений заключается в перекладывании денег из моего кармана в Ваш.

— Я такого не говорил.

Зайка медлит только секунду и наносит ответный удар:

— А я так чувствую. Не будем же обесценивать мои чувства?

— Вы разоблачили меня, Зайка. Я работаю ради денег. Если же серьёзно, сложно работать, когда клиент считает себя круче психоаналитика. Вы не даёте мне даже шанса.

Зайка кладёт ногу на ногу. Кажется, теперь происходящее доставляет ему удовольствие. О, сейчас Зайка будет размышлять.

— Как же легко всё свести к обесцениванию или сопротивлению, док. Я пришёл к Вам как к специалисту, полагая, что Вы поможете мне. Хотел понять себя, увидеть со стороны. Для этого мне нужны были Ваши глаза.

На последней фразе я невольно жмурюсь. Слишком телесно. Я представляю, как Зайка тянется к моим глазам, чтобы забрать их себе. Хорошо, я позволю себе увидеть тебя. Я расслабляюсь, свободно плыву навстречу бессознательному Зайки. Кабинет тут же вытягивается в длину и высоту. Кресло вместе с пациентом становится больше, и Зайка теперь возвышается надо мной. Лицо пациента неожиданно меняется на лицо моего отца, всего лишь на секунду, но теперь я ощущаю себя зрителем перед великим актёром. Зайка ловит своё отражение в моих глазах. Кажется, оно ему не нравится. Зайка разочарованно кривит губы. Я решаю его утешить:

— Зайка, здесь всё пространство для Вас. Я зритель, исследователь, помощник, моя роль очень скромна.

Кабинет снова возвращается в свои границы, а Зайка, потеряв в своих размерах, превращается в уставшего мужчину средних лет. Может это значило, что на этот раз я смог справиться с надвигавшимся безумием и удержаться в рамках реальности?

— Оставьте эти разговоры для бедных, — устало отвечает Зайка, — Клиенты у Вас тут как экспериментальные животные. А если кто позволит чего лишнего, так сразу санитары. В пазл чужой не влезаешь, и всё — сумасшедший.

— Не отрывать животным головы — это прям пазл. Поди влезь в него.

— У меня проблемы с гневом, и да, для меня это пазл. Люди придумали столько ограничений.

Зайка краснеет. Стыд или ярость? Моё сердце колотится. Кажется, я теряю контроль. Надо успокоиться и что-то сказать:

— Тогда мы все сумасшедшие, ведь у каждого свои пазлы. Мы всегда не влезаем в чужие.

Зайка снимает с себя терновый венец и внимательно изучает каждый его изгиб, начиная говорить:

— Мы вместе в психушке были, а когда вышли, он показал мне эту шапку из проволки. Говорил, что он Христос. Ну я и отобрал у него. Сказал: возьми у меня, докажи, что сила есть. Не смог, обиделся. Ведь всем хочется быть Богом, власти хочется, да, док?

Зайка пристально всматривается в моё лицо, пытаясь поймать одобрение. Жалко его. Взрослый мужчина ищет подтверждение своей силы через унижение других.

— А как же любовь? Бог же должен любить. Тех, кто в него верит хотя бы? — спрашиваю я.

— Любовь господская существует только в виде власти, — с насмешкой в голосе отвечает Зайка.

Господская? Он боится моей власти над ним? Я решаю повернуть Зайку к мыслям о себе:

— Какую любовь предпочитаете Вы сами?

Зайка сжал кулаки и плотно приставил их костяшками друг к другу:

— Подумываете, как бы пристроиться ко мне? Мне любви Вашей не надо, я надеялся на терапевтическую помощь.

— Помощь предполагает желание измениться. Вы, похоже, просто получаете удовольствия от процесса. Не буду скрывать, я тоже. Мне интересно с Вами.

— Я сейчас не понял. Мне так-то есть куда ещё деньги потратить и время. Интересностями с другими занимайтесь. Это Вы кормитесь процессом, а мне нужен результат.

Зайка покосился на голову птицы и замолчал. Я откладываю планшет и говорю:

— Хорошо, давайте попробуем. Может любовь Ваших родителей была слишком властной? Господской?

Зайка снова водружает на себя венец. Скосив глаза наверх, он крутит его. Зайка увлечен примеркой, игнорируя мои вопросы.

— Опять, родители. Не работает это со мной, док, я же говорил. К слову, в детстве отец решил проблему моего плохого поведения за один раз: отлупил, потом затащил в ванную… или наоборот было, не помню, наполнил раковину водой и сказал, что если еще хоть раз, то утопит прям здесь. И знаете, помогло. Грубо, но в результате удачно.

Меня охватывает злость. Вот так с ним надо что ли? Хочет насилия? Брезгливость совсем пропадает, и я поднимаю пакет с мёртвой головой ворона.

— Ага, и работало это до тех пор, пока Вашего отца не стало.

Острая боль в висках. Так, спокойно. Я умею работать с этим. Я представляю себе боль в виде шарика, придумаю ему цвет, материал и форму траектории, по которой