Денис Чуранов

Пыльник

Призрак бродит по вселенной — призрак неубранства. По земле ступает Пыльник — бездна окаянства.

Мариетта решила остановиться со своим пятилетним сыном на детской площадке, ведь он тихонько попросил об том, и не подумав дёрнуть маму за рукав. Для маленького Даллана место это было в новинку, а потому он, ступив туда своими крохотными сандаликами, принялся кругом обхаживать площадку в поисках самого интересного развлечения. Мариетта стояла чуть в стороне и скорее глядела на сына, чем присматривала за ним: она очень любила Даллана.

Меж облаков проступало приятное весеннее солнышко, несколькими лучиками доходившее до окрестных домов, по периметру окружавших двор, в центре которого и располагалась площадка. Всё было спокойно. Во дворе, кроме Мариетты и Даллана, никого не было.

Мальчик мерно шагал по истоптанному песку и гравию, пока не добрался до детской качалки в форме балансирующей доски, закреплённой на треугольном основании с шарниром наверху. Даллан остановился и задумался, как бы на ней покататься, ведь качель предназначалась только для двоих сразу. Мама всё смотрела на Даллана и не могла нарадоваться на него.

Но вскоре начались неприятности. Мариетта с тревогой заметила, как вокруг ног её сына неестественно высоко, почти по щиколотку, стала подниматься пыль. Если бы сейчас по улице проходил моряк и его попросили бы оценить погоду, ответ был бы короток: «штиль». Не было и тончайшего намёка на ветер. Однако завертевшийся по окружности поток грязи, песка и пыли со временем только усиливался, успев разрастись с небольшой пинакль. Теперь уже по пояс ребёнок был окутан пылеворотом, взявшимся буквально из ниоткуда. Даллан посмотрел под ноги и по-детски растопырил свои ручонки. Отучившийся безотчётно плакать ещё трёх лет, он заревел на месте. Заслышав в своём куполе недоумения плач сына (находился он не более чем в четырёх метрах от Мариетты), мать инстинктивно рванулась на помощь к своему детёнышу. Но только она попыталась сократить дистанцию, как ураган пыли мгновенно достиг живота ребёнка. «Ма-а-а…», — захлёбываясь слёзками, вопил Даллан. Отважная мать продолжала своё наступление, простерев к сыну руки. «Милый хватайся за руки!»; но руки ребёнка уже были погружены в проклятый пылеворот, — тот добрался до плечиков Даллана, — и отныне пошевелить ими он не мог. С полуотважным-полуотчаянным криком мать почти вплотную приблизилась к пыльной завесе и просунула туда свои руки. В ответ Пыльник послал в сторону Мариетты порыв грязного ветра. Песок и пыль ударили ей прямо в глаза, из которых вскоре начали струиться дорожки слёз — стандартный рефлекс на сверхординарный раздражитель. Как осколки, песчинки буквально резали склеры и игольчатой болью отдавались в веках. Мариетта остановилась, зажала глаза руками, и взревела сама: «А-а-о-а-а-а-ох!». Глаза не раскрывались. Женщина ослепла. Как знать, может оно было и к лучшему, ведь то, что произошло с её сыном дальше, не пожелала бы видеть даже самая развязная и безразличная мать. А Мариетта очень, очень любила своего малыша.

Когда пылеворот окутал ребёнка по его тонюсенькую шейку, потоки грязной серой массы своими монадами-пылинками устремились к телу Даллана и просочились в него. Ноги и руки его теперь были свободны, но Мариетта не могла этого увидеть и лишь продолжала стенать. Тысячелетний ураган никуда не исчез, а только поменял место пребывания на грудную полость своей новой жертвы. Едва последняя песчинка проникла в мальчика, как он дёрнулся всем телом и, подобно статуе, остался стоять недвижим. В это время молодая мать Даллана неуклюже ступала поблизости и шарила руками впереди себя, как слепая Грайя. Она плакала, орала, завала на помощь, но проходившие мимо люди не видели, точнее не могли видеть ни женщины, ни её сына — Пыльник сделал их незримыми и неслышными для окружающих. Поэтому на том самом месте, где сейчас колом стоял Даллан и, уже почти безумная, бродила его мать, люди могли видеть только неприметную часть площадки и россыпь чуть притоптанного песка на земле.

«Го-о-а-а-а… Го-а-а-о… Господи!» — нечеловеческим голосом вопила Мариетта, словно жарилась на костре «святой инквизиции». — «На по-о-а-мо-о-ощь!». Если бы люди могли видеть или хотя бы слышать её! Всё-таки хрупка, как хрусталь, человеческая природа. Р-раз! и нет его, потомка Адама!

Спустя несколько мгновений после оцепенения Даллана, с ребёнком сделалось следующее, слабо, по правде говоря, поддающееся описанию. Глаза и рот мальчика широко раскрылись, и из них, а также из ушей, из носа, из тельца хлынули густые пепельно-чёрные струи пыли, которые, простёршись на несколько футов в разные стороны по кругу, стали закручиваться и дымками подниматься вверх, сходясь воедино прямо над головой Даллана. Вскоре над светлыми прядями волос мальчика нависла серая туча, которая отнюдь не была похожа на то, что люди привыкли называть «серыми тучами». Когда наконец из тела ребёнка вышла вся пыль, те места, где раньше находились его глаза и рот, продолжали оставаться раскрытыми. Беспощадный Пыльник уподобил юного Даллана тряпичной кукле, с которой «поигралась» очень жестокая девочка: пустые глазницы-впадины, беззубый, без языка, рот, на месте ушей два крохотных раскраснённых отверстия — слуховые проходы. Такой вот ужас сейчас был сокрыт от на счастье (не иначе!) ослепшей матери и от прогуливавшихся мимо городских зевак, которые по-прежнему не умели ни видеть, ни слышать происходящего. Непроницаемая завеса Пыльника надёжно скрыла под собой Мариетту и Даллана.

«Д-а-а-а-ла-а-ан! Где ты, милый?! Ради Бога, ничего не бойся! Я тебя найду и спрячу!». Однако продолжавшая метаться то в одну, то в другую сторону мать не имела живой возможности найти сына, да и прятать его уже безжизненное тело было поздно. Обезглазженный Даллан отмер и рухнул на пыльную землю ничком.

Коварное облако с какое-то время ещё повисело над мальчиком. Потом оно стало разрежаться: клубы из частичек пыли и грязи заспускались вниз, к спинке Даллана, на которой из-за прорванной курточки и кофты виднелась худенькая полоска позвоночника.

Проходившая неподалёку в сопровождении пожилой бабушки девочка лет девяти неожиданно обернулась, будто услышала что-то, и остановилась. Две косички, туго перевязанные красными резинками, ударились об её правый бок и хвостиками выбросились на плечо розового пальто. Старушка, завидев перемену в девочке, замедлила шаг и вскоре тоже остановилась.

— Бабуль, ты слышала?

— Нет, Бекки, а что случилось?

— Мне послышалось, как кто-то кричал.

— Хм, странно, я ничего слышала, хоть и давно глуха на оба уха. Может, какой мальчик с качели упал?

— Не знаю.

Бабушка обернулась и окинула взглядом площадку. В дальнем её конце на лавочке сидела молодая женщина