Автор часто не разделяет точки зрения своих героев. Но так как они, тем не менее, остаются его героями, он прощает им их маленькие слабости, рассчитывая на аналогичное отношение читателей к ним.

В воздухе пахло гарью и паленым мясом. Крупные хлопья сажи, гонимые порывами ветра, напоминали лохматых воздушных змеев, которых дети запускают в небо в канун праздника Нового года.

— Мацукура Сигемаса, пожалуй, был слишком строг с ними, — произнес чей-то голос за спиной.

Виктор обернулся.

Позади него стоял воин в доспехе жутковатого вида, напоминающем панцирь гигантского жука. На лице воина была надета железная маска ужасного демона, поэтому голос воина звучал глухо.

— Я думаю, что не стоило так часто надевать на них соломенные накидки только для того, чтобы узнать, поможет ли им христианский бог, когда их одежда загорится. Тогда бы не пришлось тащиться на этот остров и просить о помощи дьяволов из Кога.

Виктора не удивило облачение воина и голос, говоривший на странном наречии. Вероятно потому, что на нем были похожие доспехи и звучащие из-под маски слова были понятны, словно он знал их с рождения.

— Если за победу придется заплатить союзом с дьяволом, я готов заключить такой союз, — равнодушно произнес он на том же языке. — А христианский бог дает осажденным дух воина и презрение к смерти, которые достойны уважения. И если ты помнишь, Имаи, самурай должен прежде всего научиться уважать достойного врага.

Воин в доспехах ничего не ответил, а лишь почтительно поклонился и сделал шаг назад. А Виктор вновь повернулся к горящему замку, за стенами которого демоны из Кога вместе с его солдатами завершали резню. Криков раненых не было слышно — христиане умели умирать достойно.

Тусклый, безжизненный диск солнца заволакивало дымом, поднимающимся с земли.

— Этой весной лепестки цветущей сакуры будут черными от сажи и пепла, — прошептал Виктор…

Лязг железа за стеной замка становился все тише. Бой заканчивался, и Виктор боялся признаться самому себе, что в глубине души он желает победы не своим солдатам. И уж тем более не демонам из Кога, само имя которых до сих пор вселяет ужас в сердца жителей страны Ямато.

Но чудеса случаются только в сказках.

На языки пламени, вырывающиеся из-за стен замка, внезапно легла черная тень. Показалось на мгновение, что не человек, облаченный в черные одежды синоби, медленно взошел на стену, а настоящий демон из преисподней возник из моря бушующего огня.

— Вот он, их предводитель, — услышал Виктор приглушенный шепот за спиной. — Неужели после этой осады кланы ночных убийц снова начнут набирать силу?

— Не начнут, — покачал головой Виктор, мысленно коснувшись татуировки дракона, с недавних пор украшающей его спину. Он знал — время синоби прошло. Скоро новая, гораздо более мощная организация будет править страной Ямато и диктовать условия не только Императору, но и самому всесильному Сёгуну.

Между тем человек на стене, словно прочитав мысли Виктора, согнув колени, медленно опустился на пятки и так же медленно сплел пальцы в замысловатую фигуру. Отсюда Виктор не мог видеть его лица, тем более что оно было скрыто двумя полосками черной ткани. Но он кожей почувствовал змеиную усмешку, скользнувшую по губам предводителя синоби.

И он понял, что услышит сейчас.

И от невольного, животного, непреодолимого ужаса, поднимающегося из глубин его естества, вздрогнул и… проснулся.

Другая, пока еще мутная реальность плеснула в глаза. И первую пару секунд было трудно сказать, что более настоящее — смазанная картина странного и жутковатого сна или черная муха, ползущая по прилавку рядом с его носом.

А между тем муха ползла.

Это была осенняя муха, и потому ползла она неуверенно, смахивая повадками на грузчика дядю Ваню, когда он, приняв после работы священные двести пятьдесят, бредет домой — медленно, пошатываясь, но на выверенном годами автопилоте, почти осмысленно сканируя окружающее пространство мутными фасетками выпученных глаз.

Есть такое французское выражение — дежавю. Это когда какое-то событие, уже поимевшее место быть, в точности повторяется через некоторое время.

Витек проморгался со сна, обнаружил себя сидящим на стуле, положившим голову на скрещенные руки, в свою очередь лежащие на прилавке, — и задумался. Глубокие познания в заморской речи были ему не свойственны. Тогда откуда вдруг ни с того ни с сего такие мудрёные мысли?

А муха продолжала ползти. У нее был один и тот же маршрут. Уже третий день подряд она ползла поперек прилавка — от кассы мимо грузных весов, смахивающих на памятник застою, до треснутого пластмассового блюдечка для сдачи. И никогда наоборот. А уж вдоль — боже упаси! Только поперек. И почему-то именно в этот момент ее мушиной жизни постоянно ловил ее взгляд Витька. И даже если удавалось ее прихлопнуть, преемницы мухи, видимо, чтя память погибшей насильственной смертью товарки, снова ползали проторенной дорожкой.

Дежавю, одним словом. Через день, через неделю, через месяц, но, так или иначе, она будет прилетать сюда исключительно для того, чтобы приземлиться на прилавок и ползти к грязному краю блюдца, навевая наблюдателю не свойственные ему иноземные мысли.

«Вот так от безделья у трудового народа сползает крыша…»

На прилавке лежала тоненькая книжка с хитрыми иероглифами на обложке и русским переводом под ними, от нечего делать когда-то купленная и насилу до половины прочитанная. Назывался сей труд «Три стратегии Хуан Ши-Гуна». Витек иногда — когда книга попадалась на глаза — давал себе слово все ж таки продраться сквозь мудреные наставления чуть не трехтысячелетней давности. Но дальше мысленных клятв дело не шло, и пока что книжка служила исключительно для истребления надоедливых насекомых. Случалось также, что иногда несознательные коллеги тайком от Витька использовали страницы «трех стратегий» по известной надобности, которую вышеупомянутый бывший интеллигент, а ныне, со слов шефа, старший менеджер по ПГР, то есть погрузочно-разгрузочным работам дядя Ваня описал с присущим ему народным юмором: «Дедушка взял книгу и пошел за угол. Не иначе погадить, так как читать он не умеет».

Но сейчас убивать насекомое было лень. Лень было двигаться вообще. Покупателей — ноль, настроение — ноль. А какое оно будет после снов таких жутких, кошмарных, не пойми про что.

«Меньше надо восточным фольклором мух бить, тогда кошмары сниться не будут», — подумал Витек.

А тут еще Клавка, паскуда, снова на работу не вышла. Почему — понятно, и гадать нечего. Одно из двух. То ли очередная безумная любовь, то ли внеплановый аборт как следствие таковой. Так что сиди вот тут за прилавком, Виктор Алексеевич — типа, со слов того же шефа, и коммерческий директор палатки, и младший менеджер по ПГР, и вот теперь, по милости Клавки, заодно и продавец в одном флаконе, то есть лице.