А часы над головой — тик-так — тащат еле-еле толстую ленивую часовую стрелку к заветной цифре «8», по достижении которой можно забить на покупателей, мух и французские слова, оторвать зад от стула, закрыть к чертям собачьим палатку, робко претендующую в соответствии с существующим законодательством на магазин, и топать себе восвояси навстречу нехитрому набору вечерних послерабочих радостей.

Но до восьми еще и семь, и шесть, и почти что пять. Так что сиди, Витя, сиди, созерцай муху и тихо сходи с ума.

«А может, я ее не убил в прошлый раз? Может, она бессмертная, как Кащей? Возрождается после прихлопывания, как эта… птица… блин, как ее?»

Однако окончательно двинуться крышей на почве безделья Витьку было сегодня не суждено. Бессмертная муха, не доползя до точки назначения пару дециметров, застыла, после чего круто взлетела вверх, потревоженная потоком воздуха от шумно и резко распахнутой двери магазинчика.

История возникновения в голове французского слова мгновенно нарисовалась сама собой. Ну конечно! Хрестоматийная «Матрица», переименованная милицейским Гоблином в «Шматрицу» и пересмотренная заново пару-тройку месяцев назад. Как раз оттуда это самое дежавю, когда там у них сбой в программе и виртуальная одинаковая кошка бегает туда-сюда одним и тем же маршрутом по одному и тому же отрезку пространства. Помнится, они там в кино от этой кошки чуть все со страху не загнулись. Америкосы, что с них взять? Слабый народец, нервный. Не закаленный суровой действительностью. Их бы к нам на стажировку, в развивающийся капитализм. На месячишко…

Вошедших было четверо. Одинаковых, словно клоны овечки Долли. Только не в кудряшках. Скорее наоборот.

Бритые, квадратные, чем-то смахивающие на неандертальцев из школьного учебника, в черной коже и челюстях, мерно прессующих разрекламированную резину, защищающую зубы с утра до вечера.

«Дежавю…»

— Я у тебя неделю назад был? — без предисловий с нажимом на «был» сказал один из клонов, подходя к прилавку.

При ближайшем рассмотрении он несколько отличался от собратьев. У него были колючие глаза, ростом и в плечах он был помощнее остальных. И имел этот клон помимо всего вышеперечисленного три массивных перстня на пальцах. Один золотой, ненормально большой и, видимо, изрядно тяжелый. Который в случае надобности перевернешь печаткой в ладонь — кастет получается. И два колотых синей тушью с расплывшейся символикой, свидетельствующей о похождениях колючеглазого в местах, отдаленных от цивилизации весьма и весьма.

— Так был?

Витек кивнул.

— И чо?

— Так я ж не хозяин, — пожал плечами Витек.

— А где хозяин?

— А бес его знает. Приходит, когда хочет, бабки заберет — и нет его.

— И доли он не оставил?

— He-а. Не оставил.

— А насчет стрелки ты ему говорил?

Колючеглазый, конечно, выглядел грозно. Но не привык Витек, чтоб с ним вот так разговаривали — сверху вниз и тоном, как боярыня Морозова с провинившимся холопом.

— Слышь, земляк, — сказал Витек задушевно, — тебе хозяин нужен — ты и ищи его. И передавай ему чего хошь. Я к тебе в курьеры не нанимался.

Колючеглазый прижал уши и окрысился.

— Я тебе не земляк, падло! И жопу со стула подыми, когда с тобой люди говорят! Пока тебе ее не оторвали на хрен.

А вот это уже не лезло ни в какие ворота.

Витек знал клона. Он жил на соседней улице лет эдак с пятнадцать назад и тогда еще не имел отношения к генетическим экспериментам. Тогда он был лопоухим задиристым пацаном, гонял в футбол, дрался со сверстниками с соседней улицы (с Витьком тоже было раза два со счетом один-один), таскал девчонок за крысиные хвостики и стрелял из рогатки по форточкам. Словом, был крутым хлопцем, грозой замечтавшихся кошек и занозой в заднице участкового. Пока однажды по недомыслию то ли не ту форточку подстрелил, то ли не тому коту усы поджег — словом, загремел парниша в те края, где из племени младого незнакомого за некоторое количество лет лепят одинаковых бандюганов с цепями, перстнями, челюстями и характерным лексиконом.

Клон был здоров и под перстнями имел кулаки нехилые. Но Витек на свои кулаки тоже особо не жаловался, а потому поименованную выше часть тела от стула послушно оторвал, да и вмазал вымогателю меж надбровных дуг изо всей дурацкой мочи.

Ударенный охнул от неожиданности и с размаху сел на кафель. Витек сноровисто сунул руку под прилавок за припрятанной там бейсбольной битой (дядя Ваня где-то стибрил пару и Витьку обе за пузырь отдал) — но… самую малость не успел.

Пока двое дружков ударенного обалдело рассматривали невиданное панно — вожак, сидящий на пятой точке, мотающий головой и туго постигающий окружающую реальность, — третий резко выдернул из-за пазухи что-то короткоствольное, направил его на Витька и нажал на курок.

Витька не больно, но сильно толкнуло в плечо. Настолько сильно, что плечо улетело назад, словно деталь, к остальному телу отношения не имеющая.

Баммс!!!

Витек даже не успел удивиться, как вслед за плечом назад рвануло его самого. Дернуло, треснуло башкой об холодильник…

На пол он сполз сам, без посторонней помощи, потому как вдруг резко перестали держать ноги. Загудела голова, залилась тошнотворной матовой дурью, заныло, заболело плечо. Сначала глухо, потом вдруг очень быстро, по нарастающей, до стона, до крика накатила тупая боль.

Закричать-застонать Витек не успел. От удара под дых крик пресекся в зародыше. Вслед за плечом боль огненными пятнами запрыгала по всему организму.

Его били в три пары ботинок. Через пару десятков секунд к ним присоединилась еще одна пара, лупцевавшая гораздо чувствительней всех трех вместе взятых.

Потом вдруг осталась только одна.

— Козлина, л-л-ля, порешу в натуре!!! Ты на кого грабку поднял? — ревел где-то под потолком то и дело срывающийся на визг глас ударенного клона. — Урод недоделанный!!! Да я твой рот… Да я твою маму…

И вдруг наступила тишина.

Последняя пара ботинок тоже прервала экзекуцию.

Хлопнула дверь — и стало совсем тихо. Только жужжала где-то под потолком французская муха, да тихо гудели в том же районе люминесцентные лампы.

— Нехорошо, ребята, вчетвером на одного, — нарушил тишину кто-то. — Да и потом лежачего бить — западло.

— Шел бы ты лесом, дядя… — после секундной паузы сказал кто-то из клонов. Сказал вызывающе, но несколько нерешительно, как получивший на уроке от учителя замечание уличный шпаненок — вроде б и авторитет перед однокашниками терять нельзя, но и к директору идти неохота.

Витек медленно вытащил голову из плеч и разлепил залитые кровью глаза.

Четверо клонов стояли над ним, пялясь в пространство…

А из пространства на них надвигалась тень.