Молчат только мертвецы, у живых на это права нет…

Понедельник, 12 февраля 2014 года

Хиленькая заплатка, все это время надежно прикрывавшая сквозную дыру в стене, со звоном отлетела на пол, откатилась в угол, и в дом мигом ворвался ледяной ветер, скидывая с грубого деревянного стола всю посуду, столовые приборы и потухшую бензиновую лампу. От страшного воя и грохота в детской раздался испуганный крик. Выскочив из холодной кровати, я в одних штанах, босиком выбежал на разгромленную кухню и кинулся к дыре, нащупывая быстро коченеющей рукой хоть что-то, чем можно ее закрыть хотя бы на время. Схватив разделочную доску — наспех заткнул брешь, не пуская смертельную стужу, ошпаривающую голое тело, и громко позвал жену, торопливо надевающую теплый свитер:

— Джин!! Скорее в кладовку!! Возьми там кусок фанеры, гвозди и молоток!.. — и сильнее прижал доску. Ветер снаружи злобно завыл, еще яростнее принялся рваться вовнутрь. — Скорее же, пока нас тут не сдуло!..

До смерти перепугавшись, Джин бросилась в кладовку. Следом из своей комнатки вышла моя десятилетняя дочь Клер. Она вся тряслась, длинные темненькие волосики примялись, немного топорщились, маленькое заспанное круглое личико побледнело, в крохотных светленьких глазках застыл ужас, носик вздрагивал. Одета была в поношенную коричневую кофту, найденную мной в одном из брошенных домов еще прошлым летом, и синие штанишки с заштопанными коленками. На ножках — серые шерстяные носочки, истоптанные тапочки.

— Папочка, почему так холодно?.. — тихим голосочком спросила она, прижавшись к дверному проему. — Я совсем замерзла…

— Ты чего из кроватки-то вылезла, маленькая? — попытался успокоить я дочку. — А ну бегом под одеяло!

— Я не могу! — объяснила она, морщась от царившего на кухне холода.

— Это еще почему? — поинтересовался я, а сам уже из последних сил держал эту клятую доску, норовящую вот-вот вылететь из рук.

— Ветер гудит, страшно… — сетовала Клер. Губки обиженно поджались, сложились трубочкой.

— Сейчас перестанет, доченька, — и окликнул супругу: — Джин, ну где ты?..

В кладовке послышалась возня, потом из нее выбежала Джин.

— Вот, Курт, все, что нашла!.. — запыхавшись, проговорила она, передавая мне лишь фанеру, банку гвоздей да среднего веса гантельный диск. Русые волосы беспорядочно рассыпались по плечам, голубые глаза застыли, словно льдинки, щеки сильно напряглись, кожа на тоненьком лице натянулась. И почему-то сразу взялась оправдываться: — Молоток нигде не увидела — очень темно…

— Это ничего, — улыбнулся я, — мы и железкой забьем… — и попросил: — Придержи-ка доску, а то руки уже болят, не удержу — напором бьет!

Джин уперлась в нее, напряглась.

И, высыпав в ладонь несколько ржавых гвоздей, — закрыл банку и прикрикнул жене:

— Отходи!..

Едва та отскочила в сторону, доска полетела в спальню, точно пушечное ядро, впуская порыв пронизывающего сквозняка, и я разом закрыл дырку фанерой, наспех прибил к стене подручным средством.

Недовольный этим, ветер еще секунду-другую побился в нее, надеясь вышибить, как и предыдущую заплатку, но она была прибита надежно, крепко, и ему пришлось все-таки признать свое поражение и, наконец, отступить, переключившись на кровлю. Потом долго теребил мерзлую проржавевшую жесть, не зная, на что выплеснуть гнев, однако вскоре отстал, успокоился.

Вой, вой, вой…

Около минуты просидев в бездействии, уже даже как-то забывая о том, что на мне из одежды лишь одни штаны, — быстро поднялся, положил зацарапанный от множества ударов диск на опустошенный стол и присел на табуретку, пока ничего не говоря.

— Ура!.. — обрадовалась Клер, когда ветер совсем стих. — Папа победил ветер! Ура!

«Ага, победил… — усмехнулся в себе, — чуть не замерз только…»

— Да, наш папа настоящий герой! — подыграла Джин и, улыбнувшись, тихо спросила меня: — Сильно замерз?

— Терпимо.

— Подожди, я принесу твой свитер.

Жена удалилась в спальню, а я позвал дочку:

— Клер, я так понимаю, спать ты уже не хочешь?

Та помотала головой.

— Нет! — и насупилась, демонстративно сложила ручки. — Не хочу!

Я вздохнул, заулыбался.

— Не поможешь тогда папе прибраться на кухне? — предложил я и стал потихоньку собирать с пола разбросанные металлические тарелки. — А то он сам не справится!

— Конечно! — весело отозвалась Клер и, подбежав ко мне, тоже стала помогать. И вдруг спросила: — А ветер точно не вернется?

— Точно-точно, доченька, — утвердительно кивнул я, — не впустим мы его больше домой. А завтра стену заделаю — и вообще скулить перестанет!

Из спальни вернулась Джин.

— Надевай быстрее, а то совсем продрогнешь, — спокойно, без волнения в голосе поторопила она, вручила свитер. И по-хозяйски приступила расставлять на столе посуду. Далее спросила: — Думаешь, фанера выдержит? Может, ее чем-нибудь укрепить?

— Да выдержит, — ответил я, одеваясь, — да и чем ее укрепишь-то? Там по-хорошему надо новую железную заплатку ставить — ее обычно надолго хватает. Завтра и поищу.

Жена смолчала, в глазах укрылась тревога, зябкость.

Приведя в порядок стол, я проверил бензин в лампе, зажег. Внутри, за промасленным почерневшим стеклом, заплясал, затрепыхался бедный огонек, по столу побежали кривые вытянутые тени. На кухне запахло паленым, стало теплее, уютнее.

— Спать идем, Курт? — осведомилась Джин, приобняла Клер. — Поздно ведь уже.

— Идите, а я попозже подтянусь — еще посидеть хочу.

— Хорошо, только не засиживайся, — и, вытащив у кривляющейся дочери изо рта ложку, — добавила с незлым укором: — Клер тогда сама спать уложу, а то с тобой она до утра не заснет — балуешь ты ее своими рассказами.

— Я не виноват, что она не засыпает! — засмеялся я, погладил шершавым пальцем щечку Клер. — Она ведь ребенок, все интересно.

— Я большая! — возмутилась дочка, насупилась.

— Большая! — подтвердил я. — Конечно, большая!

Джин примирительно выдохнула, широко улыбнулась.

— Ладно, — произнесла она, взяла Клер за ручку и попрощалась: — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, мои любимые! — нежно поцеловал жену и дочку. — Отдыхайте!

Подождав, когда Джин уложит в кроватку Клер, — напоследок кивнул, достал с полки над столом пачку с тремя оставшимися на черный день сигаретами, закурил и глянул в окно, обтянутое прозрачным полиэтиленом. Там, в кромешной темноте, бесилась сильная метель, скользя по обледеневшим низким угольным сугробам, виднелись уродливые очертания полумертвых деревьев и кустов, обернутых, словно в фольгу, тяжелой ледовой глазурью. Ветер же подвывал едва слышно, как-то стеснительно, будто вконец обессилел и более не хотел привлекать к себе никакого внимания.