Вот уже несколько дней он знал, что его могут убить. Он столько раз представлял себе, как это произойдет, что совсем перестал бояться смерти. Он просчитал все обстоятельства, все места, где может произойти убийство, и старался избегать их, он был подготовлен. И все же смерть застала его врасплох.

Ни место, ни время суток не соответствовали его представлениям, да и сам облик смерти оказался нелепым и страшным. Она его перехитрила, переиграла.

В школе, где он работал почти всю свою жизнь, он чувствовал себя в безопасности — смерть оставалась за воротами и терпеливо его дожидалась, не рискуя войти вслед за ним в школьный двор. Здесь ей было не по себе — столько света, шума и жизни… Да и охранника у дверей, этого привратника в царство живых, не стоило сбрасывать со счетов. Даже сейчас, когда закончился учебный год и бдительность охранника несколько притупилась, школа все равно оставалась самым безопасным местом, абсолютно неподходящим для убийства.

В понедельник, в восемь пятнадцать, он, как обычно, вошел в кабинет директора. И тут на месте человека, хорошо ему знакомого, почти родного, увидел убийцу. Это было так невозможно, что в первый момент он даже не поверил очевидному. Убийца направил на него пистолет и прицелился. Он в ответ растерянно улыбнулся, продолжая не верить. По коридору прошли быстрые шаги, за окном шумело летнее утро. Как просто позвать на помощь, как невозможно вот так умереть. Невидимая синичка где-то на дереве в школьном дворе выводила первый такт «К Элизе», да все сбивалась, дальше продвинуться не могла и начинала сначала. Убийца выстрелил — плечо взорвалось болью, но смерть с разбегу промахнула мимо. Падая, он ударился затылком о край стола и подумал, что ведь в его убийстве обвинят невинного человека. В школьном дворе запустили петарду. И тут, словно эхо, прозвучал второй выстрел. Боль затопила его, боль была такой невыносимой, что на какой-то момент вытеснила остальные ощущения: удивление, страх, отчаянье. Свет резал глаза. Такой пронзительный, такой мучительно бессмысленный. От него невозможно укрыться, невозможно сбежать. Человек, затерявшийся в лабиринте боли и света.

Когда боль немного утихла, а свет наконец погас, он попытался вспомнить, что с ним случилось и почему он сейчас умирает. Но из тех несвязных обрывков воспоминаний не составлялось единой картины. Было чудесное горное озеро, и была женщина, которую он любил, и было что-то еще… А потом прогремел выстрел.

Озеро, женщина, выстрел. Он должен спасти невиновного, он должен все объяснить. А потом встретиться с той, которую так любил, на берегу этого сказочного озера. Вот в чем состоит смысл его смерти — встретиться с ней.

Он открыл глаза и увидел, что стоит на вершине горы, вниз, к озеру, спускается тропинка — по ней и нужно идти. Но сначала…

Боль разрасталась, мысли путались. И потому, когда он увидел Полину, слепую ясновидящую девушку, не сразу смог вспомнить, о чем хотел ей сказать. Он только знал, что она поможет, возьмет на себя его тяжкий груз, погасит последний счет жизни, и тогда, освободившись, он наконец встретится со своей любимой. Но что он должен сказать?..

Ах, да! Оправдать.

— Он не убийца, — медленно проговорил мужчина. Оказалось, что слова ему уже почти не даются, а имени невиновного он вообще вспомнить не смог.

— Его обвинят, но не он убийца. Все выглядит, будто… — предпринял он новую попытку, но так и не смог закончить. Мысль его окончательно запуталась, время вышло. Он пытался еще что-то сказать, судорожно подыскивая нужные слова, но тут прогремел новый выстрел.

Девушку-ясновидящую заволокло туманом, а еще через мгновенье она совсем пропала. Но он понял, что она поможет, что она узнает правду.

Вздохнув с облегчением, он повернулся и пошел вниз по тропинке к берегу озера. Теперь он знал, что обязательно встретит ту, которую так любил.

Выстрел прозвучал оглушительно громко, будто пистолет приставили к виску. Темнота, в которой она пребывала, рассеялась, и Полина увидела человека с искаженным болью лицом. Он смотрел на нее с надеждой, он силился что-то сказать, но мысли путались, слова не давались.

— Он не убийца, — медленно, с трудом, словно разбитым ртом, наконец произнес мужчина. — Его обвинят, но не он убийца. Все выглядит, будто…

Мысль его окончательно сбивается, уходит, он хочет что-то еще сказать, но вдруг раздается новый выстрел, такой же оглушительно громкий, как первый. Глаза мужчины заволакивает смертная муть, он больше не видит Полину, не слышит и ни на что не надеется. Он ушел окончательно, все, что осталось в жизни, его больше не касается.

Возвращается темнота, ставшая для Полины давно привычной. Она слышит, как Виктор, ее муж, размешивает сахар в чашке кофе.

— Твое молчание расценивается как согласие, — будничным утренним голосом говорит он. — Итак, решено, едем в Анталию!

Кажется, он ничего не заметил. Или сделал вид? Как жаль, что она не может увидеть его лица.

— Отличные пляжи, море, солнце. В начале июня там еще не слишком жарко, — продолжает Виктор расписывать прелести турецкого отдыха. Его бодрый голос ненарочито бодр, его энтузиазм естественен. Да, не заметил. И хорошо. Полина не хочет рассказывать о том, что только что видела. Ее видение оказалось совершенно бессмысленным — Полина не смогла помочь этому человеку, не смогла спасти. Так зачем же расстраивать Виктора? Но надо как-то поддержать разговор. Спросить о чем-нибудь нейтральном таким же естественно бодрым голосом.

— Который час? — спрашивает Полина — слова даются с трудом, язык еле-еле ворочается, совсем как у того, которого она не смогла спасти.

— Восемь двадцать, — все так же бодро, не замечая ее косноязычности, отвечает Виктор. — У нас еще куча времени. Успеем заскочить в турагентство перед работой.

— В турагентство? — рассеянно переспрашивает Полина, совершенно забыв, о чем они говорили до того, как возникло видение. Возвращение в реальность происходит не сразу. Но наконец она вспоминает, что через неделю они собирались отправиться в отпуск. — Нет, давай не сегодня.

— Почему? — обиженно спрашивает Виктор. — Мы же договаривались… мы же собирались… Зачем же было вставать в такую рань?

Она чувствует, что он смотрит на нее в упор, старается придать своему лицу нейтральное выражение, но мышцы сводит, ничего не получается.

— Что-то случилось? — настораживается Виктор. — Ты что-то…

— Нет! — сердито отвечает Полина, окончательно провалив свою роль.

Виктор, расстроенный, уходит в комнату. А она остается на кухне, делая вид — больше перед собой, — что у нее здесь куча дел. Моет посуду (две чашки от кофе), протирает плиту (губка издает предательский «скрип чистоты», уличая в обмане), запускает стирку… Но любое, самое простое действие вызывает ненужные ассоциации. В навязчивом видении, от которого невозможно избавиться, ей снова и снова является человек, которого не удалось спасти. Все произошло слишком быстро. Она даже не успела узнать, как его зовут, ничего не успела! Его искаженное болью лицо стоит перед глазами, его голос звучит, не отпускает: «Он не убийца. Его обвинят, но он не убийца…» О ком говорил этот человек, что имел в виду? Он смотрел на нее с такой надеждой, а она ничем помочь ему не смогла. Зачем же тогда возникло это бесполезное видение?