Год 18хх, Саккара[1]

– Анх-Джесер…

Снова этот шёпот.

Нет, показалось.

Ричард прищурился, подкрутил фитиль масляной лампы и вернулся к наброску. Рисовать при свете дня было значительно проще, но он не мог ждать – работа полностью захватила его. В последние несколько дней он утратил покой: не мог спокойно есть, страдал бессонницей. Его основным желанием было успеть запечатлеть как можно больше, словно времени оставалось ничтожно мало. И тратить его на сон и еду было кощунством. Стоило ему лишь закрыть глаза, он видел священные знаки древних, которые, казалось, понимал – но не разумом, а сердцем.

Жаль, что на ночь гробницу закрывали. Приказ господина Карима был однозначен.

– Анх-Джесер…

Ричард вздрогнул. Грифель дёрнулся, оставляя неровный жирный штрих.

Выходить из палатки художник не хотел. Ночью в пустыне было холодно. Да и змеи со скорпионами, выползавшие из своих нор с наступлением темноты, вовсе не были легендой. Вчера вот Джек и Крис вытряхивали скорпиона прямо из своего спальника. А на днях одного из рабочих господина Карима укусила змея, затаившаяся в камнях. Нет, Ричард совсем не хотел сталкиваться с ночной египетской живностью. Змей и скорпионов он готов был созерцать разве что на стенах гробницы, которую зарисовывал.

Стерев лишний штрих хлебным мякишем, молодой художник любовно провёл ладонью над почти законченным рисунком – прекрасная женщина в белых одеждах рука об руку с мужчиной шла на суд Богов, поднося им жертвы.

Имени этой женщины он не знал, а ведь именно ей принадлежал саркофаг, который Ричард тоже зарисовал, но пока не закончил. Художник разложил листы с рисунками. В неверном свете лампы, отбрасывавшей длинные густые тени, они как будто оживали. Он надеялся, что запечатлел всё достаточно точно… что в Лондоне сумеют расшифровать эти знаки и рассказать историю безымянной гробницы и её прекрасной хозяйки.

Взгляд Ричарда остановился на рисунке, сделанном, когда его впервые впустили в гробницу. Иссохший труп мужчины в неплохо сохранившейся по меркам вечности длинной набедренной повязке лежал прямо поверх саркофага, раскинув руки. Зрелище было одновременно и отвратительным, и притягательным, как всякое уродство. В сухом египетском климате тело несчастного, законсервированное на века в маленьком погребальном покое, подверглось естественной мумификации. От улыбки обтянутого потемневшей кожей черепа не по себе стало всем вошедшим. Только господин Карим остался невозмутим, спокойно стоя на пороге. Рабочие, расчищавшие вход, с криками выбежали наружу и вернулись, лишь когда он отдал несколько суровых указаний по-арабски. Арабский Ричард знал плохо, но разобрал, что речь шла о плате, обещанной лордом Карнаганом, спонсировавшим эту экспедицию. А ещё он понял, что рабочие говорили что-то о жертве и проклятии. Проклятий суеверные арабы боялись, но всё равно нанимались работать на раскопках – есть-то хочется всем.

Из троих художников, выделенных для работ, Ричард был первым, кто оказался в гробнице, и чрезвычайно этим гордился. Первый суеверный страх прошёл быстро, а с мертвецом он почти сроднился, пока спешно зарисовывал его черты – до того как люди господина Карима небрежно сняли тело с саркофага. А сегодня без особой деликатности труп упаковали в ящик.

Наверное, при жизни этот человек был красив. От чего он погиб, Ричард, конечно, не знал. Доктор Грэй – приставленный к ним врач-англичанин, – рассмотрев останки, отметил два сломанных ребра и пробитую грудину. Может, это был грабитель, оставленный здесь своими подельниками? Но не похоже, что гробница была вскрыта до прихода их группы, хоть сокровищ здесь и не нашлось. Жертва?.. Кто их знает, этих древних египтян…

Ричард взял следующий лист, рассматривая ближе подробный рисунок руки мужчины и перстня на нём. Он перерисовал знаки на перстне так точно, как только мог. Ах, как много бы он отдал, чтобы знать, что стояло за этими иероглифами!

– Анх-Джесер…

В этот раз совсем близко, как будто прямо у входа в палатку, – полушёпот, полустон. Но лагерь охранялся – кто мог сюда попасть?

Сложив рисунки в папку, Ричард подхватил лампу и вышел в фиолетовую египетскую ночь. Светила увечная луна. В африканском небе она и правда была похожа на лодку, как её называли в древности. Крупные звёзды, яркие, как драгоценные камни, были чудо как хороши. Почти такие же можно было наблюдать в Англии, но здесь они словно расположились чуть под другим углом. Ричард невольно залюбовался, но подскочил, когда слева утробно заурчали верблюды. Этот звук, вроде бы привычный, каждый раз заставлял его вздрагивать.

«Тьфу, вот же инфернальные звери!»

Лагерь крепко спал. Как и следовало ожидать, снаружи никого не оказалось. Ветер шуршал песком. Тёмные барханы, казалось, отливали серебром в лунном свете, и мимолётом Ричард подумал, что непременно напишет картину. Руины с невысокими светлыми стенами из прямоугольных блоков, с лабиринтами переходов, почти полностью поглощённых жадной пустыней. Сложенные из кирпичей древние мастабы[2], безмолвные памятники великих древних. Вдалеке над всем царственно возвышалась ступенчатая пирамида, жемчужина Саккарских некрополей, первое подобное творение архитектурного гения египетских зодчих. В размерах она уступала пирамидам Гизы[3], но была их предшественницей, и Ричард полюбил её даже больше тех трёх, известных. Теперь с Саккарой была связана его жизнь, его будущее.

Лунная лодка поднималась над ступенями пирамиды. Ричард опустил взгляд и сморгнул. Нет, не показалось – на границе лагеря по одной из невысоких, всего по пояс над песком, стен шла женщина. Тонкая миниатюрная фигурка остановилась, раскинула руки, балансируя на каменном блоке. Лёгкий ветер играл с её волосами, заплетёнными в мелкие косы, и полами длинного светлого платья. В полумраке и лунном свете волосы показались Ричарду не чёрными, а красноватыми, как песок египетской пустыни.

Обернувшись через плечо, она посмотрела прямо на художника и улыбнулась, приложила палец к губам.