Бугенбай Ибраев, подполковник КНБ Казахстана

Ефим Шлайн, полковник ФСБ

Усман Ирисов, капитан казахской полиции

Ляззат, его приемная дочь

Иван Иванович («Олигархов»), муж Ляззат

Бэзил Шемякин, частный детектив

Лев Севастьянов, он же «Вольдемар», агент ФСБ в Женеве

Идрис Жалмухамедов, художник

Матье Сорес, крестник Шемякина

Рум (Румянцев), отец Матье Сореса и взводный Шемякина в Иностранном Легионе

Константин, владелец кафе «XL» в Алматы

Випол, майор таиландской полиции

Тимоти Вилнер, миллионер российского происхождения

Ханс-Михель Райниш, агент китайской разведки

Вольфганг Гец, тоже

Владимир Делл, русский эмигрант и плантатор

Преподобный Афанасий, православный священник

«Риголетто», сотрудник Ибраева

Жибеков, полковник МВД Казахстана

Мадам Жибекова, его жена

Олег Притулин, брат Жибековой, агент КНБ

Гамлетик Унакянц, агент закавказской мафии в Лозанне

Юсуп, таксист в Астане

Руфима Абдуловна, агент КНБ

Мурат, таксист в Чимкенте

Дулат, его брат, таксист в Ташкенте

Сомкьян, он же «Огурец», ресторатор в Бангкоке

Князь Сун Кха, бирманский наркобарон

Та Бунпонг, горец племени «хмонг», проводник

Тонг Ланг Ианг, старейшина «зеленых хмонгов»

Сакчай Суваннапенг, банкир Сун Кха

Генерал Йодмани, шеф таиландского управления по борьбе с наркотиками

Вика Пахота, тележурналистка

Исмаил Айгаков, владелец Интернет-кафе в Чимкенте

Тимофей Ким, кореец, привратник гостиницы «Кема» в Чимкенте

Предлагаемая история — стопроцентный литературный вымысел. Любые совпадения, в названиях учреждений, адресах квартир, званиях и должностях абсолютно случайны. Это относится и к персонажам книги, которые полностью подпадают под приговор Оскара Уайльда, некогда сказавшего: «Единственные реальные люди — это люди, никогда не существовавшие».

1

Ночью со склонов Алатау в город сполз морозный воздух. Он превратил собранные на вывоз кучки талого снега в ледяные надолбы, а к рассвету, ослабев между натопленных домов, обернулся туманом. Молочно-серая мгла смазала обличье улиц, и водителю пробиравшейся по ним «Тойоты-Лэндкрузер-Прадо» казалось, что он блуждает в облаках за штурвалом самолета. Попадая на гололед, джип норовил пуститься в вальсок.

Теперь-то руливший вполне понимал, с каким риском пилот пятиместного «Ил-103» нащупывал тройным шасси бетонку алматинского аэродрома час назад. Садились без уведомления наземной службы управления полетами, диспетчер которой, конечно, приметил на радаре самолетик, да не поверил, наверное, своим глазам.

«Ил-103», которому тормозов не полагается по техническим параметрам, прокатил, гася инерцию, две сотни метров и встал неизвестно где. Ссадив пассажиров, пилот вытянул из-под сидений оранжевую штангу. Набросив её на переднее колесо, в одиночку, напрягши мощную спину в кожанке и косолапо упершись кроссовками, сдвинул и откатил самолетик со взлетно-посадочной полосы в асфальтовый «карман». В сторону аэровокзала, вернее того, что от него осталось после прошлогоднего пожара, побрели в тумане, определившись по направлению ветра. Плутание к приготовленному джипу показалось бесконечным…

Водитель и сам, иначе не скажешь, едва нащупал нужную улицу, только когда подвески отреагировали на трамвайные рельсы. Боковые окна, затянутые испариной, пронизал прожектор. Вожатый затрезвонил, различив фары пересекавшей пути машины.

Все-таки слегка занесло при парковке. Резче, чем следовало бы, пришлось тронуть тормозную педаль. Припоздал, сознался он себе, с опознанием собственного дома. И восемь месяцев отсутствия — плохое оправдание. Массивная шестиэтажка, правда, заметно потемнела, в промозглой мгле казалась грязноватой и запущенной, да и меньше, обветшалей, что ли. Едва выключил «дворники», дом и вовсе исчез — стекла будто залепило мокрой ватой.

Оранжевое свечение угадывалось дальше по улице, в той стороне, где, если все оставалось по старому, находилось здание Академии наук. Свечение сопровождал рокот дизелей.

Водитель сказал сутулившемуся за его сиденьем, как за боевым укрытием, человеку в офицерской однобортной шинели:

— Сиди, я посмотрю, что за сабантуй… Ты в форме, а потому приметней.

Слова «сабантуй» в казахском языке нет. Азиатские русские, не владевшие местным, лепили заимствованное из татарского. Следовало бы сказать «той»…

Подполковник поморщился и, сбычившись, сунул в рот толстые пальцы, стараясь зацепить нечто, застрявшее в зубах от шурпы и несколько часов раздражавшее в промозглом самолете, еле тащившемся из Астаны, новой казахской столицы, в старую, южную — Алматы… Ничего не получилось. Он вдавил кнопку управления боковым окном, сплюнул поверх приспущенного стекла в туман и из тумана же услышал сообщение водителя:

— Похороны сегодня. Тело выставили в зале академии, большой начальник ушел в иной мир. Я читал в газетах оповещение, да забыл… Коммунальщики разгребают сугробы, десятка три легковушек из акимата[1] включенными фарами способствуют. Ждут столичных на соболезнования… Думаю, что и ваши скапливаются. Накинь поверх шинелишки мое пальто, оно на сиденье, возле тебя.

— А вы? Простудитесь.

— Фуражку оставь. Торчит уж очень. Экими малахаями обзавелись… Тут десяток шагов до подъезда.

На десяток шагов вдоль стены пришлись четыре гранитных (или мраморных?) барельефа с профилями и надписями, прославляющими выдающиеся вклады или достижения (как они это различают?) в национальную науку четырех бывших жильцов. Квартирой обозначенного на последнем барельефе, а потому привинченном дальше от улицы, почти у подъезда, обладал водитель. Не по наследству. По праву выкупившего на торгах выморочное имущество.

В просторных сенях русский охранник предупреждающе встал из-за цементной конторки. Мертвящий свет неоновой лампы высвечивал мелкие болячки от прыщиков, срезанных бритвой на бесцветных щеках. Глаза скрывала тень козырька полицейского кепи. Парень накинул цигейковую жакетку, возможно, и женскую, которая не позволяла разглядеть, есть на нем портупея с оружием или нет.