До глубин ночами и днями

Аметист светился и цвел

Многоцветными огоньками,

Точно роем веселых пчел.

Потому что свивал там кольца,

Вековой досыпая сон,

Старше вод и светлее солнца,

Золоточешуйный дракон.

Н. Гумилев. Поэма начала

© Чиж А., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Кусты торчали растопыренными пальцами. Земля отдавала холод зимы, майская трава сырела ночной росой, промозглой и жгучей. Ветер лез под воротник, скреб по спине ледяными коготками. До намеченной цели оставалось всего ничего. Цель виднелась одноэтажным строением, оторванным от застиранной простыни белой ночи линией крыши. Один короткий рывок, чтобы оказаться там.

Надо заставить себя сделать несколько шагов. Справиться с напавшей слабостью. Совсем немного, совсем чуть-чуть. Уже промерз до костей, уже рук не чувствуешь. Лежать глупо и бесполезно. Ждать опасно и невозможно. Грудь больная застыла, чего доброго, случайный прохожий вызовет полицию. Возвращаться поздно, слишком далеко зашел. Дашь сейчас слабину, всю жизнь жалеть будешь. Ни за что не простишь.

Так, кажется, просто: ночь. Дом на окраине. Соседей нет. Собаки нет. Печать, что на входной двери, пусть себе висит, не помеха. Окна ломать не требуется. Приметную раму надавить слегка, и, пожалуйста, путь открыт. Никто не узнает. Следов не останется. Чистая работа. Надо решаться наконец.

Слабость не отпускала. Пригнула, зажала камнем. Не скинуть, не отделаться от нее. Держала цепко и въедливо, точно силки. Не было от нее спасения, хоть плачь. И для слез не осталось сил. Порыв, который толкнул его в ночь, выгорел дотла. Ничего не осталось: ни злости, ни обиды. Пусто в душе. Пусто в сердце. Пусто в голове. И сам он как пустой мешок, из которого вытрясли пыль. Неужели все… Неужели убираться вот так – побитой собачонкой. Как жить с этим? Нет, жить с этим будет решительно невозможно… Да и незачем уже.

Последняя надежда: вспомнить еще раз. Все вспомнить.

Сначала вернулась обида. Обида отогнала холод, заставила сердце биться чаще. Обида напомнила, как с ним поступили. То, что случилось, было страшнее оскорбления. Оскорбление можно простить. С ним же обошлись как с тряпкой. Об него вытерли ноги. Показав, что он ровным счетом ничего не стоит. Все усилия, труды его, заботы, оказались не дороже мусора. Через них переступили и даже не заметили.

Дело, на которое он согласился ради будущего, в один миг обернулось дурацкой затеей. Куда гаже дурацкой затеи: мелкой глупостью. А доведи он начатое до конца, чего доброго, все решат, что он опустился до пошлейшего поступка. Никто не поверит в истинные причины. Никому не объяснишь, ради чего он на самом деле пошел на это. Цена подвигу вышла ломаный грош.

Чего теперь стоят все его старания? Он ничего не требовал, отдавал себя самоотверженно, целиком и полностью. И вот получил благодарность. Оказалось, что его держали за Петрушку на веревочке, которого выбросили на помойку.

Что остается: покорно смириться? Нет, это уж слишком. Две жертвы от человека требовать невозможно. Такое никому не по силам. Он твердо решил, как поступить. Надо проникнуть в дом, разыскать то, что от него прятали, а это наверняка еще там, найти и взять себе. Как награду за все испытания. А после начать новую жизнь. Да, именно так: начать все заново.

А потом уехать как можно дальше, в Америку, и там начать сначала. У него хватит сил, чтобы построить жизнь заново. Простую жизнь без подвигов, рвения и идеалов. Сытую, тихую, довольную жизнь, о которой мечтают все. Вот теперь и возьмется. И совесть не будет мучить. Нет мук совести, как оказалось, а есть нерешительность и слабость. Потерянных лет не вернешь, а те, что остались, надо прожить без печали, без забот и мыслей. Мысли – зло. С него довольно.

Не боясь быть замеченным, он встал и пошел к дому, пересекая двор. Зайдя с заднего крыльца, вынул гнилую раму, не разбив стекла, опустил ее на землю, прислонив к стене, и перемахнул в открывшийся проем. Темнота не станет помехой, по дому он мог передвигаться и с закрытыми глазами. Большой свет все равно зажигать нельзя. Окна задернуты, да мало ли кто заметит. Визиты любопытных ни к чему. А полиции и подавно.

Из кухни он прошел в гостиную. На мгновение показалось, что в доме еще кто-то есть. Непонятное движение в темноте или случайный шорох. Он прислушался. Подождав, так ничего и не услышав, решил, что сумерки играют с ним в жмурки: мерещится то, чего нет. Давление крови давит на барабанную перепонку. Из-за напряжения глазной сетчатки может тень показаться. В привидения он не верил.

Когда глаза привыкли к темноте, прояснилось малоприятное обстоятельство, которое он как-то упустил: неизвестно не только, где искать, но и что именно, тоже. Расположение вещей и мебели было настолько знакомо, не меняясь годами, что загадка казалась неразрешимой. Хоть перерывай дом вверх дном. Ничего другого не остается. Времени в обрез. Светать начнет часов в пять, до этого надо убраться и окно на место поставить.

На второй шанс и еще одну ночь рассчитывать нельзя. Даже если этот визит останется в тайне, ему не заставить себя прийти сюда еще раз. Как бы ни убеждал и ни раззадоривал. Это он знал наверняка. У него в распоряжении считаные часы, и потратить их надо так, чтобы потом не было мучительно обидно. Логичней всего было начать с рабочего кабинета. Вот и пригодился масляный фонарь, который захватил на всякий случай. Неровному огоньку хватало сил на желто-слепое пятно, которое заскользило по книжным полкам.

Без особой надежды он проверил щели между томами. Открывать книги не имело смысла. Здесь ничего не менялось. Коснувшись тиснения знакомых корешков, он отошел от стеллажей. Бесполезно тратить время. В книгах ничего нельзя спрятать.

Потайной фонарь он поставил на письменный стол, заваленный разнообразными предметами, все больше мусором и обломками, тщательно сохраняемыми по каким-то важным причинам.

Присев в ветхое кресло, тотчас вонзившее в тело пружину, он дернул верхний ящик. Раздался отчаянный визг. В недрах ящика царил хаос. Он стал разгребать залежи, сначала неторопливо, а потом все более и более увлекаясь, пока не стал кидать на пол целыми горстями. Шум его не тревожил, дом стоял на отшибе от ближайшего жилья, отгородившись парком и полями.

Очистив главный ящик, он принялся за тумбы. На каждой полке попадалось что угодно, только не то, что было нужно ему. Или хотя бы отдаленно походило на предмет, который он искал. Навалив на полу изрядную кучу, он пошарил внутри. Под рукой шуршало полированное дерево. Стол был выпотрошен подчистую.

Надо переходить дальше, множество других полок и ящиков ждали, чтобы их тоже очистили от хлама. Но он задержался. Показалось, что разгадка находится именно здесь и ни в каком другом месте. Разумных доводов для этого не было. И все же он был уверен, что искать надо только здесь. Еще раз и тщательно.