– Знам, цо слово пана офицежа есть слово гонору, але за то, проше бардзо, подписачь векселю, проше пана… Як то на имья пана Мазурельскего, то я таки естем…

Еговицын не уронил честь офицера скандалом, написал своей рукой все, что от него требовали, и заверил подписью. После чего пан Мазурельский со товарищи растворился, как сон. А в сознании ротмистра расцвела цифра, которую он проиграл. Была она столь невозможной, что и думать не хотелось. Еговицын, не глядя, расплатился за обед и вышел на свежий воздух.

То, что случилось, было полной катастрофой. Конечно, его обманули жулики и проходимцы, но от этого не легче. Вексель подписан его рукой, а карточные долги офицеру надо платить всегда. Иначе не быть в полку. Товарищи будут сочувствовать, поддерживать, но платить придется ему. В полицию обратиться невозможно. Для офицера это смертельный позор.

И застрелиться нельзя: такое пятно на полк, что имя его будут проклинать до скончания века. Остается найти деньги. Срок по уплате через три дня. Но где за такой срок найти двадцать тысяч?! Даже если продать небольшое имение, даже если залезть в долги под грабительские проценты, не набрать больше половины. Где взять остальное? Ответа на это не имелось ни в армейском уставе, ни в разгоряченной голове ротмистра.

Он подумал было бежать куда глаза глядят. Но куда сбежать офицеру лейб-гвардии? Да и что он умеет в жизни, кроме как тянуть армейскую лямку? Нет, об этом и думать нечего. Быть может, срочно жениться? Но где найдешь невесту с таким приданым? Опять же, если сегодня сделать предложение, еще непонятно кому, свадебные хлопоты затянутся месяца на два. А кредиторы ждать не будут.

Еговицын представил, как пан Мазурельский появится у сторожевой будки казармы, как будет кланяться и показывать вексель, и его прошиб ледяной пот. Лучше смерть, чем улыбочка пана Мазурельского на виду полковых товарищей.

Еговицын отдал себе приказ прекратить панику и думать. Это подействовало. Ротмистр действительно стал размышлять, предлагая и отметая самые необычные варианты. Абсурдных и безумных нашлось сколько угодно. Вот только воспользоваться ими было нельзя.

Он полез в карман за папиросами и наткнулся на бумажный комок. Вытащив и развернув, Еговицын обнаружил измятую записку. И вспомнил, откуда она взялась.

Отмечая Рождество в доме старого приятеля, Еговицын разговорился и пожаловался на плачевное состояние финансов. Собеседник оказался доброжелательным. То ли в шутку, то ли в серьез он предложил: если возникнут денежные проблемы, обратиться к одному человеку. Только обязательно показать эту записку. Иначе тот и разговаривать не будет.

Про записку Еговицын и думать забыл. В сложившихся обстоятельствах она становилась призрачной, но все-таки надеждой. Он не стал углубляться в вопрос: каким образом все произойдет и как он расплатится с долгом. И что за это с него потребуют. В конце концов, не душу закладывает.

Еговицын твердо знал одно: другого выхода не осталось.

Просвещение подрастающего поколения дело трудное, но почетное. В этом деле учитель французского языка царскосельской Николаевской мужской гимназии господин Таккеля наконец снискал признание. В числе нескольких учителей он был зачислен инспектором гимназии, господином Фамилиантом, в наградной список, и зачисление поддержал сам директор Георгиевский. По окончании учебного года отличившимся светила похвальная грамота. Было это в начале апреля 1896 года.

А недели через две, в обычный и ничем не примечательный учебный день, Таккеля отпустил последний класс и прикинул планы на вечер. На этот счет у него имелось несколько идей, но какой из них отдать предпочтение, учитель не мог решить. Столь многообещающей была каждая из них.

В приятных мыслях он не заметил, как опустели коридоры. Пора было закрывать класс. Таккеля сдал ключ, попрощался со сторожем, который жил при гимназии, и вышел на свежий воздух, в котором уже явственно пахло весной. Таккеля вдохнул полной грудью и понял, как хорошо жить. Он сравнительно молод, у него отличные перспективы, чего доброго, дослужится до инспектора, мелкие неурядицы в семейной жизни счастливо одолел, а новых не предвидится.

Для начала он решил прогуляться по Набережной улице до Волконской, а там пройтись вдоль Екатерининского парка. Он шел неторопливо, как полагается достойному члену общества и уважаемому учителю. С ним уже раскланивались горожане, особенно те, чьим детям не давался французский язык. На поклоны Таккеля отвечал сдержанно, чтобы не терять марку. Он был весь такой строгий и чистый, всегда в аккуратно выглаженном служебном сюртуке и шинели.

Таккеля все еще обдумывал возможности, одну приятнее другой, когда на его пути оказался какой-то прохожий, не желавший уступить дорогу. Учитель не желал неприятного инцидента в публичном месте и хотел мирно обойти невоспитанного субъекта. Но ему не уступили дорогу. Это было несносно.

– В чем дело? – строго поинтересовался он.

– Господин Таккеля, если не ошибаюсь?

Таккеля окинул взглядом субъекта, позволившего такую дерзость. Вид его был потерт, одежонка поношена, а лицо погрызено оспинами. При этом глазки незнакомца бегали, а краешек рта слегка подергивался. Кем бы он ни был, общаться с подобными личностями учитель гимназии не станет.

– Что вам угодно?

Субъект оскалил гнилые и мелкие зубки.

– Это не мне угодно, а вам… – проговорил он, дыхнув прямо в лицо мерзким запахом гнилой капусты.

– Поди прочь, милейший. А не то крикну полицию…

Мерзкий человечек даже обрадовался.

– Полицию? Вот это да! А что, зовите… Мы им и расскажем кое-что любопытное…

Таккеля не сразу понял, о чем толкует этот тип. Трудно предположить, что прямо на улице средь бела дня вот так преподнесут историю, о которой он старался забыть и надеялся, что возврата к ней не будет никогда. Человек же откуда-то знал столь мелкие подробности, что оторопь брала.

– Так будем полицию звать?

Нельзя было поддаваться. Надо было прогнать его и идти своей дорогой. Но Таккеля не хватило духу.

– Что вам угодно? – опять спросил он. И в тот же миг понял, что из него теперь душу вынут. Так и случилось. Человечек предъявил требования, исполнить которые было невозможно. При этом нарочно добавил, что, если нужная сумма не будет предоставлена в срок, все документы сразу попадут на стол директора гимназии. Со всеми вытекающими последствиями.

– У меня нет таких денег, – признался Теккеля.

– А уж это не моя печаль, – ответили ему. – Не будет денег, про гимназию можете забыть. Да и про Царское Село тоже. Жить вам тут будет затруднительно…

– Хорошо, я что-нибудь придумаю…

– Вот и чудесно! Только думать полагается до срока. После будет поздно…

Человечек юркнул в сторону и пропал из виду. Как и не было вовсе. Таккеля еще подумал, что, может быть, это дурацкий розыгрыш. Но сам же и признал: для шуток тема совсем неподходящая. Знать эту историю не полагалось никому. Да и кому о таком расскажешь. То, что угрозу приведут в исполнение, он не сомневался. Подобные субъекты не знают ни жалости, ни сострадания. Вырвут из горла.